Лимонов

Нет, он не дрался. Большинство мужчин его возраста смотрели смерти в лицо. Война, напишет позже его сын, пробовала их на зуб, как фальшивую монету, но они были из благородного металла высокой пробы и потому не согнулись. Однако про его отца этого сказать нельзя. Он не заглядывал смерти в глаза. Он воевал в тылу, и жена не упускает случая ему об этом напомнить.

Эта суровая, уверенная в себе женщина терпеть не могла всяких нежностей. Во всех спорах маленького сына она всегда становилась на сторону его противников. Если его побили, она не утешала сына, а поздравляла с победой обидчика – для того чтобы он не стал бабой, а вырос настоящим мужчиной. Одно из ранних воспоминаний детства у Эдуарда связано с тем, как он в пять лет тяжело заболел отитом. Из ушей тек гной, несколько недель он ничего не слышал. По дороге в диспансер, куда его водила мать, надо было пересекать железнодорожные пути. Он не слышал, а только видел приближающийся поезд: на огромной скорости, в дыму, на них летело железное чудовище, и мальчиком вдруг овладел панический страх: ему показалось, что мать хочет оставить его на рельсах. И он закричал: «Мамочка! Мамочка! Не бросай меня, пожалуйста, под поезд!» Когда он об этом рассказывал, то особо подчеркивал слово «пожалуйста», словно эта вежливая мольба могла отвратить мать от ее зловещего замысла.

Когда в Париже, спустя тридцать лет, мы с ним познакомились, Эдуард любил повторять, что его отец был чекистом, потому что знал, что людям на Западе это слово внушает священный ужас. Однажды, вдоволь насмеявшись над нашими страхами, он признался: «Да бросьте вы выдумывать себе ужастики, мой отец был обыкновенным жандармом, только и всего».

Только и всего? А так ли?

Сразу после революции, когда шла Гражданская война, Троцкий, командующий Красной армией, был вынужден вербовать в ее ряды кадры из царской армии: профессиональных военных, выходцев из буржуазии, то есть людей, не внушающих особого доверия. Чтобы их контролировать, визировать их приказы, а в случае, если кто-нибудь дрогнет, пустить пулю в затылок, был учрежден корпус политических комиссаров. Так родился принцип двойного администрирования, основанный на идее, что для выполнения любой задачи нужны два человека: один выполняет, а другой следит, чтобы исполнение соответствовало марксистско-ленинской идеологии. С армии этот принцип распространился на всё общество, и по ходу дела власти заметили, что нужен еще и третий человек, чтобы держать под контролем второго, и четвертый, чтобы присматривать за третьим, и так далее.

Вениамин Савенко был маленьким винтиком параноидальной системы. Его работа состояла в том, чтобы наблюдать, контролировать, а потом отчитываться. Но Эдуард прав, когда говорит, что это вовсе не обязательно было сопряжено с жестокостями. Как было сказано, для рядового солдата войск НКВД война заключалась в том, чтобы нести караульную службу под стенами завода. Дослужившись в мирное время до скромного чина младшего лейтенанта, он исполнял обязанности начклуба, что можно было бы перевести как «хозяин клуба», но в окружавших его реалиях означало лишь то, что он обеспечивал солдатам досуг, устраивая для них, например, вечера с танцами в день Советской армии. Эта должность ему подходила: он играл на гитаре, любил петь и на свой манер был не чужд прекрасного. К примеру, красил ногти прозрачным лаком. Младший лейтенант Савенко был настоящим денди и, как много времени спустя заключил его сын, мог бы иметь жизнь гораздо более интересную, если бы сумел вырваться из-под жесткого ига своей жены.

Клубная жизнь по версии НКВД, на ниве которой Вениамин, можно сказать, расцвел, продлилась недолго, поскольку его подсидел некий капитан Левитин, ставший, сам того не ведая, заклятым врагом семьи Савенко и ключевой фигурой интимной мифологии Эдуарда: интриган, который работает меньше, но преуспевает лучше, чем вы; его наглость и сопутствующее дуракам везение унижают вас, причем не только в глазах вышестоящих, но и, что гораздо серьезней, в глазах вашей семьи, и в результате ваш маленький сын, полностью разделяя презрение родителей к Левитину, не может, даже против своей воли, не заподозрить, что его отец ничтожен и жалок и что сыну Левитина в конечном счете повезло больше, чем ему. Позже Эдуард разовьет целую теорию о том, что у каждого в жизни есть свой Левитин. Его собственный скоро появится на страницах этой книги в облике поэта Иосифа Бродского.

3