Первое заседание не оставило во мне никаких особенных чувств, я просто отдохнул с приятелями. На следующий день, политика выдалась более крутая и народная. Опоздав, я приехал с двумя ребятами из «Дня» в Останкино. Когда шли сквозь толпу, множество людей, узнавая меня, меня приветствовали. Анпилов хрипло говорил в мегафон с грузовика. «Мы все попаримся, оденем чистые рубашечки, и выйдем в этот день как следует русскому человеку…» Это он вел речь о 22-ом июня, о том, как следует приготовиться. Завидев меня, мне подали руки с грузовика. Взлетел вверх. Грузовик внутри был весь оцинкованный, очевидно, раньше в нем возили мясо. Оглянулся вокруг рядом генерал Титов, Проханов, Бондаренко, Зюганов… Мне дали слово после молодого капитана. Теперь это мой друг Владислав Шурыгин. Тогда он стоял в форме и объяснял мне, что на него произвел впечатление мой роман. Проханов, это он вел митинг, объявил меня, как конферансье объявляет заезжую звезду. Народ яростно зааплодировал и зашелся воплями. Говорил я яростно. Что говорил, ей-Богу, не помню. (Я не всегда говорю хорошо, но тогда выступил на все сто.) Внизу, под знаменами и между знамен колыхались, кричали в восторге всеобщего объединения лица моего народа. Рядом, похлопывая дубинками по рукам, разминалось оцепление милиции и ОМОНа. Позднее Проханов, я, Зюганов, подошедший Алкснис, Бондаренко и девушка, дочь «патриотки» Риммы Алексеевны, отправились все в одной машине, девушка Аня сидела на коленях у меня и Зюганова, отправились мы на юго-запад Москвы, на ужин к Римме Алексеевне. Семья более чем странная, сводные дети. Римма Алексеевна, «патриотка», живет с корреспондентом французской газеты «Журналь де Диманш» Жан-Мари Вадро. Или он с ней живет, я так никогда и не выяснил. Аня, ей семнадцать лет, — член партии Жириновского. Ели, о, роскошь: огромного осетра, приготовленного Риммой Алексеевной. Осетр был прислан откуда-то из Сибири. Прервав ужин, пошли смотреть в гостиную «600 секунд» Невзорова, Невзоров интервьюировал генерала Стерлигова, называя его национального масштаба лидером, тем самым, которого оппозиция искала и якобы нашла. На меня Стерлигов произвел неприятное впечатление, о чем я и сообщил вначале Алкснису, а потом всем присутствующим. В отличие от товарищей по оппозиции, помню, подумал я тогда, я не умею забывать. Еще в августе 91 года Стерлигов был на той стороне, участвовал в аресте ГКЧП, и нате — ныне он лидер оппозиции. Невзоров или легкомысленный человек, или увлекающийся человек, или Стерлигов ему подарил съемочную аппаратуру. Зюганов вдумчиво вглядывался в экран и позднее выпытывал нас всех, что мы думаем. Они все думали менее резко, чем я.
В день второго заседания теневого кабинета, там же, в Хлебном переулке, грянула война в Приднестровье. Коварно навалившись на город Бендеры, кишиневские войска захватили часть города. На фоне этих трагических событий ЛДП, министры и сам Жириновский (он явился, как всегда, с массивным Владимиром Михайловичем), а особенно его заместитель, второй человек в партии — зам. председателя ЛДП Станислав Жебровский, страшно раздражали меня в тот день. Несколько раз появлялось желание встать и, уйти. Во время заседания была оглашена Жебровским плохая и глупая экономическая программа правительства, ее он собирался огласить на пресс-конференции. Жириновский с невозмутимым лицом слушал скушный текст, и я впервые подумал о том, что он хорошо тренирован. Его собственные поливы не имели ничего общего с текстом Жебровского, они были прямо противоположны. Однако тогда я впервые понял его метод: он предпочитал давать все сигналы сразу, дабы приманить избирателя. Потому какому-то количеству избирателей, таких же скушных, как Жебровский — ничем не примечательное помимо знания французского языка и известной картавости, — существо это блеклое, тенью прошло за Жириновским через всю карьеру его в ЛДП, и сидит сегодня вместе с ним в Думе.