Лимонов

Ни тот ни другой, как я полагаю, вовсе не стремятся фигурировать на этих страницах в качестве положительных героев. И все же я восхищаюсь их мужеством, талантом и особенно тем, что, подобно Джорджу Оруэллу, служившему им образцом для подражания, они предпочитают видеть правду такой, какова она есть, а не такой, какой им хотелось бы ее видеть. Как и Лимонов, они не пытаются игнорировать то обстоятельство, что в войне и вправду есть нечто привлекательное, и что тех, у кого есть выбор, на войну влекут вовсе не моральные соображения, а инстинкт и вкус к ней. Адреналин в крови и сборище таких же чокнутых – вот что вы увидите на всех фронтах с обеих сторон. Жертвы вызывают сочувствие Ролена и Атцфельда независимо от их принадлежности, они оба способны – до известного предела – прислушиваться даже к доводам палача. Если им попадается факт, который ставит под сомнение их позицию, то, понимая, как сложен мир, они, вместо того, чтобы этот факт прятать, будут его выпячивать. Именно так повел себя потерявший ногу Жан Атцфельд, который, в силу манихейского рефлекса, полагал, что попал в засаду сербских снайперов

, развлекавшихся стрельбой по журналистам. Пролежав год в больнице, он вернулся в Сараево провести расследование и выяснил, что роковая автоматная очередь по несчастному стечению обстоятельств была выпущена боснийскими боевиками. Честность Атцфельда производит на меня тем более сильное впечатление, что она не подталкивает его к выводу «все хороши» – палочке-выручалочке для умников. Потому что наступает момент, когда необходимо выбрать, с кем ты или хотя бы с чьих позиций ты будешь наблюдать происходящее, как это было во время осады Сараево. В первые дни, когда противники стояли практически лицом к лицу, от одной позиции до другой можно было проскочить – зажмурившись от страха и изо всех сил выжимая газ – в считанные секунды, зато потом все же пришлось выбирать. Даже таким людям, которые, как оба Жана, не любят ходить в стаде, приходится делать выбор: если есть слабый и есть сильный, можно из соображений справедливости признать, что слабый вовсе не обязательно белый и пушистый, а сильный – отнюдь не исчадие ада, и тем не менее принять сторону слабого. И пойти не туда, откуда летят снаряды, а туда, куда они падают. Иногда наступает момент, когда начинаешь, как Жан Ролен, испытывать «откровенное удовольствие при мысли, что на сей раз сербы получат по полной программе». Увы, этот момент оказывается кратким, дорога делает крутой вираж, и если вы человек щепетильный, то вам ничего не остается, кроме как обличать пристрастность Международного трибунала в Гааге, который, безжалостно преследуя сербских военных преступников, отдает судьбу их хорватских и боснийских «подельников» в руки беззубых и благодушных местных судов. Или начать делать репортажи об ужасном положении, в котором оказались побежденные сербы в своих анклавах в Косово. Зловещее правило, которое, к сожалению, подтверждается почти всегда: палачи и жертвы меняются местами. И чтобы оказываться всегда на стороне вторых, надо учиться превозмогать свое отвращение и вырабатывать в себе гибкость.

4

Павел Павликовский – английский кинорежиссер с польскими корнями, с которым я люблю делиться своими жизненными наблюдениями, тем более что за время работы над этой книгой наши пути часто пересекались. Он снял потрясающий документальный фильм о Веничке Ерофееве, авторе поэмы «Москва-Петушки», герое андеграунда брежневских времен, показав его в последние месяцы жизни – нищего, спившегося, изглоданного раком и до такой степени забытого Богом, что я не мог видеть этого без слез, хотя Эдуард, скорее всего, не был бы к нему столь снисходителен. В 1992 году внимание Павла привлекла пламенная риторика, представлявшая сербов наследниками нацистов: она звучала как в Париже, так и в Лондоне. И его, и мои друзья – журналисты, писатели, режиссеры – буквально не вылезали из осажденного Сараево, но он отправился туда, чтобы понять, чем живет сторона, ведущая осаду.