Лимонов

Те, кто никогда этим не занимался, не представляют, насколько это на самом деле просто: научиться можно за пять минут. Садишься в позу лотоса, держишь спину как можно прямее, вытягивая и напрягая позвоночник от копчика до затылка, закрываешь глаза и сосредотачиваешь все внимание на дыхании. Вдох, выдох. И все. Главная сложность заключается именно в простоте процедуры. Поэтому начинающие обычно слишком стараются, пытаясь изгнать мысли. Однако быстро замечают, что вообще их изгнать не получится: мысли продолжают свой бег по кругу, но постепенно ты начинаешь обращать на них все меньше внимания. Дыхание заметно ускоряется. Идея состоит в том, чтобы следить за ним, не пытаясь изменить его ритм, и это тоже очень сложно, почти невозможно, но с опытом начинает чуть-чуть получаться, и это «чуть-чуть» – просто великолепно. Проявляется горизонт покоя. Если же, по какой-то причине, мозг продолжает лихорадить, то и это не страшно: ты наблюдаешь за его тревожной пульсацией, различаешь зоны беспокойства, всплески судорожной активности и, глядя на них стороны, как бы отдаляешься и выходишь из-под их власти. Лично я медитирую уже много лет. Говорить об этом не люблю, потому что меня раздражают рассуждения на тему new age

, философии дзен и прочих модных сюжетов, но сама медитация так эффективна, так благотворна, что я никак не могу понять, почему этим еще не занялись все поголовно. Один из друзей недавно в моем присутствии прошелся на счет кинорежиссера Дэвида Линча, сказав, что у того полностью поехала крыша, поскольку он не может говорить ни о чем, кроме медитации, и намерен убедить правительство включить ее в программу начальной школы. Тогда я промолчал, но для меня очевидно, что крыша едет у моего приятеля, а Дэвид Линч – в полном порядке.

С того дня, как добрый и мудрый бандит Паша Рыбкин научил его этому трюку, Эдуард, со свойственным ему прагматизмом, сообразил, что это очень полезно, и отвел сеансам медитации почетное место в своем жестком графике. Сначала он сидел, закрыв глаза, в позе лотоса, на своей шконке, однако, немного освоившись, понял, что этим, незаметно для окружающих, можно заниматься где угодно и необязательно в этой позе, вконец опошленной рекламщиками, которые суют ее всюду – идет ли речь о минеральной воде или о страховых полисах. В милицейском фургоне, в черном воронке

, в любой металлической клетке, которых немало на пути зэка от камеры до кабинета следователя; среди собачьего лая, удушающего запаха мочи и утренней ругани конвоя он учится прятаться внутри себя и достигать горизонта покоя, чтобы стать недосягаемым ни для кого. Если есть человек, которого мне трудно представить за таким занятием, так это именно Эдуард, но я уверен, что продемонстрировать в тюрьме столь выдающееся умение владеть собой ему удалось главным образом с помощью медитации. Полагаю также, что встреча с Золотаревым и необычный опыт потустороннего общения, полученный Эдуардом на Алтае после смерти проводника, подготовили его к тому, чтобы принять этот подарок, и я почти готов утверждать, что он был послан ему именно Золотаревым – оттуда, где тот сейчас находится.

3

Вечером 23 октября 2002 года его сокамерники смотрели по телевизору детектив. Такие фильмы они обожали, хотя Эдуард много раз пытался их убедить, что это кино для них оскорбительно: менты изображены в них героями, преступники – настоящими чудовищами, а все знают, что это не так. Но тщетно: от телевизора их было не оттащить. И вдруг фильм прерывается, и под драматическую музыку диктор объявляет, что в Москве актеры и полный публики зал одного из театров только что были взяты в заложники чеченскими боевиками. Зэкам на это наплевать, реальная жизнь интересует их меньше, чем дурацкие фильмы, и они уже готовы выключить телевизор, но Эдуард возражает и смотрит один новостной выпуск за другим, стараясь не упустить ни малейшей подробности из того, что произойдет в ближайшие пятьдесят семь часов вплоть до газовой атаки, предпринятой ранним утром 26-го против восьмисот человек, находившихся в театре, – и террористов, и заложников.