Линия фронта

Эта фотография — Владимир подсаживает на орех Мусю, Костика, Женю — напомнила ему многое… Это было еще до переезда в Киев, тогда Владимир только-только начал всерьез засматриваться на Ольгу и сошелся с ее братом Павлом. В те времена он был еще вольным казаком и любил побаловаться ружьишком, хотя с некоторых пор все чаще вместо охоты наведывался к Спысам.

Он и в тот раз заявился к ним в охотничьих доспехах.

— Здравствуйте, мамаша, — сказал он, притворяя за собой калитку. Услышав его голос, Прохоровна с досады всплеснула руками: она давно приметила его маневры вокруг дочки.

— Павло дома? — спросил Владимир, поправляя на груди дробовик.

— Нужен он тебе как собаке пятая нога…

В комнате, не зная, как распорядиться временем, скучал Павло.

— Заходи-и… — встретил он приятеля, не отрываясь от ленивца-диванчика. — Ты, брат, настоящий… охотник…

— Может, составишь компанию?

— Сроду не стрелял! Оружие огрубляет человека.

В комнату ворвался Женя. Скользнув восхищенным взглядом по ружью, он заторопил:

— Скорее, дядя Павло! Нас будут снимать!

Павло зевнул и неторопко поднялся.

— Чем старая недовольна? — спросил Владимир.

— Не обращай внимания.

— Рад бы… Старый как?

— Бухикает.

— А Ольга?

— Ольга? — Павло покосился на Женю. — Цветет.

— Да, цветок…

Послышались шаги, скрипнула дверь, и вошел Юрий Петрович. В руке у него была палка от серсо. За ним вслед влетела Ольга.

— Здравствуйте, Юрий Петрович! Здравствуйте, Ольга Захаровна! — повернулся к ним Владимир.

Наступила неловкая пауза. Чувствовалось, Юрий Петрович силится вспомнить, кто этот охотник, которого он определенно видел где-то, но Владимир сам пришел на помощь — сказал, что приезжал когда-то по делам в Киев вместе с Викентием Станиславовичем. Юрий Петрович вспомнил, как пришлось в полночь укладывать нежданных гостей, этот случай почему-то был сейчас ему неприятен.

— Вот ты где!.. — Юрий Петрович взял Женю за руку. — Пойдем.

Владимир спросил у Ольги о здоровье мужа. Ольга не успела рта открыть, за нее ответил Юрий Петрович:

— Викентию нужно спокойствие.

Вечерний чай затянулся, и Ольга отвела Женю в постель.

— Горе мое! Где ты ногу расшиб? — допытывалась она. — Сейчас йодом…

— Не хочу! Аиста кормил… Он полетит? — отрывисто говорил Женя, обнимая мать.

— Полетит. Спи, милый, спи… — Ольга поцеловала его.

— Мам… он сказал, ты цветок.

Ольга смутилась. Стараясь не глядеть на сына, спросила:

— Кто — он?

— Дядько Володя!

— Придумал же… Ну, спи… — ласково повторила она, безотчетно вслушиваясь в свой голос и поглаживая подбородком волосы на голове притихшего мальчика.

Уложив Женю, Ольга не вернулась к столу. И сдерживало ее не столько вызванное приходом Владимира смятение, уже замеченное, как ей казалось, всеми, сколько внутренняя легкость и приподнятость. Состояние это казалось Ольге неприличным, порочащим ее как женщину и мать. Однако чем строже запрещала она себе думать о Владимире, тем привязчивей была мысль о нем. Веселый и непосредственный, Владимир всякий раз вызывал в душе Ольги смятение и какие-то неясные мечты, предчувствие иной жизни… Она машинально сняла сережки — подарок Викентия, — бесцельно повертела их в руках и положила на комод. Потом долго смотрела на засыпающего сына, вновь и вновь сравнивая его черты с отцовскими. Сонный, уже с закрытыми глазами, Женя заложил кулачок под подушку и всхлипнул.

Постепенно Ольгу охватывала тяжелая истома. Ольга бессознательно вслушивалась в ночную тишину. Что-то тревожное чудилось ей в затемненном, лишенном звуков доме; она не понимала, что именно, и продолжала сидеть у постели сына. Пухлая ночная тишина вырастала, ширилась, у самой головы Ольги что-то тоненько журчало и переливалось, в воздухе будто носились какие-то прозрачные пузырьки. Она прислушалась — Женя дышал ровно. И тогда, пересилив слабость, встала и бесшумно вошла в спальню.

Викентий Станиславович тоже уже спал. В углу чуть светил загороженный платком ночник. Убрав стопу исписанных листов, Ольга села на стул возле кровати мужа и уставилась в темный угол. Думать о чем-либо она была не в силах. Какие-то бессвязные, отрывочные картины рисовались ей. Вот она маленькая девочка в красном платье, к ней подступает злой гусак; вытянув шею, хватает за подол… Испуганная девочка рванулась, в клюве страшной птицы остался красный клок материи… В испуге Ольга открыла глаза. Нехорошее предчувствие охватило ее, она перевела взгляд на спящего. Горбоносый профиль Викентия застыл в недвижности. Преодолев страх, Ольга наклонилась к нему. Дыхание не прослушивалось… Опрокинув стул, Ольга кинулась за шприцем.

Вошедшая первой в комнату Прохоровна сняла со стены зеркало. Нагнулась к Викентию. На пороге стоял Юрий Петрович, он поддерживал Ольгу.

— Плачь, дочка. И бог на всех не угодит… — тихо сказала Прохоровна.

2

После встречи с Юрием Петровичем Владимир, сам того не замечая, по-иному взглянул на события. По дороге домой он никак не мог отделаться от вопроса: почему немцы долетают до Киева?