Линия фронта

Старик посмотрел на мальчишку сверху вниз, стоя на лестнице. Повесил солдатский котелок на ветку. Внятно сказал:

— Пошел вон, сопляк.

И вдруг не выдержал, заорал на внука:

— Витька! Ступай в дом!

Он не хотел, чтобы Витька играл с соседями. Может, рассчитывал: заняв город, немцы обязательно повесят и Степку, и Ванду, и Любашу — за то, что их отцы командиры.

Ванда шепнула:

— Смотри, уходит.

Пыхтя самокруткой, Красинин шел через сад, направляясь к своему дому.

Граната, завернутая в виноградные листья, лежала возле скамейки. Запал Степка хранил в нагрудном кармане куртки. В последний момент он решил снять чехол с гранаты, чтобы осколки не поразили их самих. Но чехол снимался туго. И Ванда торопила, и Степан не вытерпел и грубо сказал ей:

— Помолчи!

Затаив обиду, она нахмурилась, но не ушла домой. Ванда ждала, что он извинится за грубость, и он, конечно бы, извинился, если бы в спешке не забыл это сделать.

Они пришли к крестовине, где сходились четыре забора, перелезли в покинутый соседский сад. Степка сказал:

— Ложись.

Она легла лицом вниз возле самого забора. Он вставил запал, повернул ручку гранаты вправо, резко бросил ее. Услышал, как она щелкнула. И упал рядом с Вандой. Взрыв прогрохотал сильный. Воздух колыхнул листья, и они посыпались, как листовки.

В ту же секунду до них донесся голос Беатины Казимировны:

— Ванда!

Тишина после взрыва. И затем испуганное:

— Ванда!!! Ванда!

Она увидела, как дети перелезали через забор.

— Что вы там делали?

— Играли, — растерянно сказала Ванда.

Беатина Казимировна смотрела на дочь в упор. А Степан совсем не обратил внимания на этот ее взгляд и не подумал, что выпачканное платье дочери поселит в сердце Беатины Казимировны нехорошее подозрение. Он прислушивался к тому, что происходит во дворе Красининых. Там хлопнула дверь. Красинин что-то сказал. Невестка громко добавила, она вообще была горластая:

— Да и тревогу объявить проспали. И я свиста не слышала.

Красинин заметил:

— Видать, разведчик. Сбросил и улетел.

Невестка ужаснулась:

— Еще бы пятнадцать метров — и в дом.

— Все тридцать будут…

— К Красининым бомба упала, — сказал Степка Беатине Казимировне.

Она взглянула на него чуждо, ничего не ответила. Кивнула Ванде:

— Иди в комнату!

Витька подошел к забору, радостно сказал:

— Степан! Слышь, Степан… К нам бомба упала. Все дрова дедушкины разнесла.

— Повезло, — сказал Степан.

Витька кивнул:

— Конечно.

— Могла бы и в дом…

— Фи! У нас крыша железная.

Степан пришел домой. Через стену все было слышно. Но там ругались по-польски. И он понял лишь, что Ванде очень обидно и она горько плачет.

Поздно, когда он уже лежал в кровати, Беатина Казимировна приходила к Нине Андреевне. Они о чем-то шептались в первой комнате. Беатина Казимировна ушла не раньше чем через полчаса.

5

Никто не знал и не мог знать, каким долгим и безрадостным окажется следующее утро…

Степке не спалось. Он лежал с открытыми глазами. Ветхие, рассохшиеся ставни были размалеваны рассветом: на каждой ставне по шесть узких, вертикальных полосок — оттенков мыльного пузыря. Когда мальчишка поворачивал голову, то полоски смещались вправо и влево или исчезали совсем. В непроветренной комнате пахло одеялами и простынями. Было еще темновато. И Любаша сопела, уткнувшись в подушку.

Опустив босые ноги на пол, холодный и гладкий, Степка встал и с удовольствием прошлепал в первую комнату, которая одновременно служила им кухней и спальней для матери.

— Разведи примус, — сказала мать.

Она никогда не говорила: зажги примус, протопи печь. «Разведи» было ее обычным словом в сходных случаях.

Мать чистила картошку. В семье все любили картошку, особенно жареную. Большие, как кулак, клубни выглядывали из миски, заполненной водой.

Крыльцо было влажным от утренней росы и не очень белым. Поднявшись на носках, Степка достал кисть винограда, прохладную и немножко матовую, и принялся есть виноград. Дворняжка Талка преданно смотрела на Степку и не гремела цепью, а сидела смирно и заглядывала ему в рот такими умными глазами, словно просила винограда.

Сунув ноги в сандалии, Степка сбежал по ступенькам, показал Талке язык, и она ответила ему тем же и приветливо забила хвостом о землю. Степка расстегнул ошейник. Талка взвизгнула, метнулась по саду. Может, каким-нибудь своим собачьим инстинктом она чувствовала, что он уже спас ей жизнь, а может, просто псине осточертело сидеть под сливой.

Почтовый ящик висел у калитки. Покосившийся, дырявый. Письма размокали в нем, когда шли дожди. Степка заглянул в ящик, хотя точно знал, что там ничего нет, потому что проверял его содержимое еще вчера вечером. А почту теперь приносили раз в три-четыре дня.

Дед Кочан шел из дому. Степка сказал ему:

— Здравствуйте.

В ответ он мотнул головой, как бодливая корова, и поспешил вниз.

Степка вспомнил про примус и поднялся на крыльцо. Мать вышла из комнаты.

— Беатина Казимировна жаловалась, что вы плохо вели себя.

— Я вел себя хорошо.

— Ты так думаешь?

— Нет. Считаю…

— Смотри… — сказала мать. — Ванда старше тебя. Она девочка.

— Ясно, что не мальчик, — огрызнулся он. — И при чем здесь старше?