Линия красоты

Пока он ходил в туалет, место возле Кэтрин заняла герцогиня, так что Ник остановился в дверях, прикидывая, куда бы сесть. И вдруг почувствовал, что ноги сами несут его к софе премьер-министра. Тоби как раз поднимался с улыбкой, готовый упорхнуть, словно актер за кулисы; госпожа премьер-министр тоже улыбалась и что-то говорила ему, что — Ник не расслышал. Подошла леди Партридж и судорожно сжала руку госпожи премьера. Она, похоже, потеряла дар речи — точь-в-точь как могло бы случиться с самим Ником при встрече с каким-нибудь почитаемым автором; едва ли он смог бы выдавить что-то, кроме: «Я обожаю ваши книги». Однако леди Партридж была старухой, и в ее взгляде на миссис Тэтчер чувствовался не только ребяческий восторг, но и что-то вроде материнской гордости. Ник не слышал, что она говорила премьер-министру, и не сомневался, что она не слушает и не слышит ответов — это было и не важно, главное, что они держались за руки: жест верности и, возможно, исцеления, для Джуди — потрясающий и новый, для госпожи премьера — повседневный и давно превратившийся в рутину. Обе женщины были под хмельком, и сторонний наблюдатель, глядя, как они сжимают друг другу руки и возвышают голоса, легко мог предположить, что они спорят. Возможно, госпожа премьер в самом деле предпочла бы поспорить — Ник догадывался, что в этом деле она хороша как ни в каком другом.

Наконец Джуди отошла, и в тот же миг — это вдруг оказалось ужасно просто — Ник двинулся вперед и присел, согнув колени, на краешек софы, словно предлагая новую игру. Он не отрывал восторженных глаз от лица премьер-министра, от ее безупречной высокой прически в стиле, среднем между вортицизмом и барокко. Она улыбнулась ему открыто и искренне, блеснув голубыми глазами; от этой улыбки сердце у Ника забилось еще быстрее, и вдруг, сам не понимая как, он услышал собственный голос:

— Госпожа премьер-министр, не хотите ли потанцевать?

— С величайшим удовольствием, — прозвучало в ответ глубокое и чистое контральто премьер-министра.

Мужчины вокруг в молчаливом изумлении взирали на дерзкого юнца, совершившего то, на что сами они никогда бы не осмелились. Ник знал, что эта сцена войдет в историю, обрастет баснословными подробностями; он чувствовал, что все взгляды устремлены на него, но сам не смотрел ни на кого — лишь на госпожу премьер-министра, не слышал ничего, кроме ее слов и собственных ответов, блестящих и остроумных. Прочие последовали за ними по каменным ступеням крыльца, по крытому, освещенному фонарями переходу, в танцзал, где им предстояло стать зрителями или исполнителями второстепенных ролей.

— Не так уж часто меня приглашают на танец молодые преподаватели, — сказала госпожа премьер-министр.

И Ник понял, что Джеральд был не совсем прав: она вовсе не «на все» обращает внимание (во всяком случае, цвет входной двери вряд ли ее интересует) — она все запоминает.

Танцующие пары зашевелились и брызнули в разные стороны, когда они ступили на танцпол под ритмичный грохот «Get Off Of My Cloud». Джеральд прыгал здесь с Дженни Грум (она даже танцевать ухитрялась с поджатыми губами), Барри откровенно лапал Пенни Кент, усталая Рэйчел еле передвигала ноги в паре с Джонти Стаффордом. И вот Джеральд увидел, как его кумир, его госпожа премьер-министр, уже предупредившая, что танцевать не будет, выходит в середину зала и начинает выделывать самые рискованные коленца в объятиях малыша Ника! А Ник припомнил все уроки мисс Эйвисон — положение верхней руки, постановка ног, ничто не пропало даром, все ожило и заиграло красками жизни; и в эти две или три минуты, танцуя с главой правительства под залихватский рок-н-ролл, он чувствовал себя бессмертным и всемогущим.

Они, все трое, собрались в ванной комнате Ника. Уани сопел, хлюпал носом, дрожал, словно от озноба, и вид у него был как у привидения; он, впрочем, уверял, что ему хорошо, как никогда. Сейчас он сосредоточенно разворачивал кулек из страницы журнала «Форум» с изображением пушистого женского лобка. Ник сидел на краю ванны, скрестив ноги, и смотрел, как отливает Триштан.

— Ширинку не застегивай! — потребовал Уани; это была одна из его любимых шуток.

Триштан рассмеялся и сказал:

— Смотри-ка, ему нравится.

— Знаю, — ответил Ник.

— А я вспомнил, где тебя видел, — сказал Триштан. Ширинку он все же застегнул и воду спустил, а потом добавил, глядя в зеркало: — На дне рождения у мистера Тоби. В большом-пребольшом доме. Давным-давно.

— Верно, — ответил Ник, снимая пиджак.

Триштан тоже скинул свой официантский фрак — молча, не тратя времени на слова.

— Ты тогда пришел ко мне на кухню. Грустный такой, одинокий.

— Правда? — рассеянно спросил Ник.

— Мне потом стыдно было. Я тебе велел прийти позже, а сам не пошел.

— И мы знаем почему, — добавил Уани.

— Не беспокойся, — ответил Ник. — Я тоже об этом забыл.