Линия красоты

Это письмо вместе с пустым конвертом он отправил в «Гей таймс», почти не надеясь на успех; но какой-то человек с зеленой ручкой переадресовал его Лео. Этот неведомый журнальный клерк стал свидетелем — нет, творцом — их любви. Ник поднял фотографию, вглядываясь в нее с тем осторожным любопытством, с каким относился к любым свидетельствам о себе прежнем. Фотография размером с паспортную была вырезана из групповой, кажется, с какого-то оксфордского сборища: юный белокурый мальчик робко улыбался в объектив, словно сообщая камере какой-то стыдный секрет. На письмо Ник взглянул мельком: оно было написано на миниатюрном листке, из тех, что Феддены использовали для поздравлений и приглашений на вечер, да много места там и не требовалось. Текст теперь казался Нику неумелым и неестественным, хоть он и помнил, что Лео понравился его стиль. Начиналось письмо со слова: «Здравствуй!» — естественно, он ведь тогда не знал имени Лео. Нижний хвостик буквы «3» загибался причудливой завитушкой, словно поросячий хвост. В списке своих интересов Ник безыскусно перечислил в столбик Брукнера, Генри Джеймса, что-то еще — зачем? — встречаясь, они никогда не разговаривали об «интересах». Наверху он прочел карандашную пометку Лео: «Ничего. Богатый? Слишком молодой?» Пометка была густо перечеркнута красными чернилами.

Ник отложил письмо и поднял глаза на женщин. Больше всего его нервировало присутствие Джеммы — незнакомки, знающей все о его письме, об их с Лео романе, о том, неуклюжем и застенчивом Нике четырехлетней давности. Перед ней Ник чувствовал себя словно рядом с самой смертью: как будто он в больнице, где нет смысла юлить или о чем-то умалчивать, где все страхи уже подтверждены и превратились в диагнозы.

— Хотел бы я снова с ним встретиться, — сказал он.

— Он не хотел, чтобы его видели таким, — ответила Розмари.

— Понимаю, — сказал Ник.

— Вы ведь знаете, каким он был тщеславным! — В голосе ее послышался добродушный упрек, словно Лео и после смерти продолжал доставлять родным неприятности.

— Да, — ответил Ник. Ему вспомнилось, что на первое свидание Лео пришел в блузке сестры. А теперь на Розмари мужская рубашка — должно быть, рубашка Лео.

— Вечно беспокоился о том, как он выглядит.

— Он всегда прекрасно выглядел, — тихо ответил Ник. Это преувеличение словно распахнуло дверь к его чувствам: Ник попытался улыбнуться, но уголки губ его дрогнули и поползли вниз. Глубоко вздохнув, чтобы овладеть собой, он сказал:

— Я, конечно, пару лет его не видел.

— Да… — задумчиво сказала Розмари. — Знаете, мы ведь не знали, с кем он встречается.

— Не знали, — подтвердила Джемма.

— В дом он приводил только вас и еще старину Пита. Ну и, конечно, Брэдли.

— Я ничего не знаю о Брэдли, — сказал Ник.

— Они с братом вместе снимали квартиру, — объяснила Розмари. — Вы ведь, наверно, знаете, что он переехал.

— Да, помню, он хотел переехать. Как раз в то время, когда мы… Знаете, я до сих пор толком не понимаю, что произошло, просто… мы перестали встречаться.

Он не мог заставить себя произнести простую фразу: «Лео меня бросил», — перед лицом смерти она казалась слишком мелочной.

— Да, я подозревал, что у него появился кто-то еще. Это была правда, но не вся: мыслью об измене Лео он заслонялся от другой, более страшной мысли — о его болезни. Но Брэдли действительно был: наверняка широкоплечий, практичный, совсем не похожий на «цыпленка» Ника.

— Брэдли сейчас тоже болен, — сказала Джемма.

— А старина Пит умер, — добавила Розмари.

— Да… да, я знаю, — сказал Ник и откашлялся; у него вдруг пересохло в горле.

— Ну, с вами-то, кажется, все в порядке, — сказала Джемма.

— Да, со мной все хорошо, — сказал Ник. — Я здоров.

Они молчали и смотрели на него, словно полицейские, ожидающие от преступника признания или раскаяния.

— Мне повезло. И потом… я соблюдал осторожность. — Он положил письмо на стол и встал. — Может быть, хотите кофе? Или чего-нибудь еще?

Джемма и Розмари переглянулись и, кажется, согласились с неохотой, лишь из вежливости.

На кухне, пока закипал чайник, Ник подошел к окну и вгляделся в тонкую серебристую пелену дождя. Под окнами смутно маячили темные силуэты кустов, а на другой стороне улицы ярко сияли сквозь дождь освещенные окна соседнего дома, населенного людьми, которых Ник знал только в лицо. В одном окне горничная пылесосила ковер в кабинете. Где-то вдалеке траурно завывала сирена «скорой помощи». Чайник на плите тонко засвистел — пора было возвращаться.

— Как все это печально, — сказал Ник, внося поднос с кофе в библиотеку.

Прежде ему казалось, что слово «печально» применительно к смерти — блеклое, невыразительное преуменьшение. Но теперь он понял, что оно действует иначе: охватывает свершившееся, с одной стороны, предчувствием беды, и с другой — приятием и примирением.

Розмари подняла брови и поджала губы. В ней чувствовалось упрямое недоброжелательство, возможно вызванное застенчивостью; у самого Ника застенчивость проявлялась по-другому — он становился многословен, любезен и уклончив.

— Значит, вы с Лео познакомились по объявлению? — спросила она.