Линия красоты

Это был портрет шестнадцатилетнего Тоби, написанный Норманом Кентом в какой-то болезненно-зеленоватой гамме: именно на нем (да еще на бюстике Листа) с наибольшей вероятностью останавливались поднятые от нот глаза пианиста.

— Знаю… Бедняга Тоби.

— На мой вкус, аппетитный парнишка.

— Да.

— Ты мне никогда не говорил — у вас с ним в Оксфорде что-нибудь было?

Ник так и не признался Лео, что до их свидания в парке у него ничего и ни с кем не было.

— Нет, нет, — торопливо ответил он, — Тоби — чистый натурал.

— Правда? — недоверчиво откликнулся Лео. — А ты пробовал?

— Да, в общем, нет, — ответил Ник.

Он шагнул назад, не снимая рук с плеч Лео, устремил взгляд на дурно нарисованного розовощекого мальчика в школьном пиджачке — и на миг даже Лео, живой и теплый Лео у него в руках, показался ему дешевой заменой совершенного и недостижимого Тоби.

— Мне просто показалось… ну, он тебя поцеловал, да и смотрел на тебя как педик…

— Перестань! — Ник привлек Лео к себе, заставив встать, и прильнул к его губам по-настоящему — так, как никогда не осмелился бы с Тоби.

Но несколько секунд спустя Лео отстранился.

— Так что же, их светлости не возражают, что у них в доме живет голубой?

— Конечно, нет, — ответил Ник. — Они к этому совершенно нормально относятся.

И тут же ему представился ехидный голосок Кэтрин: «Да, просто стараются об этом не упоминать».

— У них множество друзей-геев, — энергично продолжал Ник. — Знаешь, милый, они меня даже просили как-нибудь привести тебя сюда!

— О-о, — только и ответил Лео, и богатство интонаций в его голосе сделало бы честь самой Рэйчел.

Ник лежал на кровати обнаженный, и сердце его сильно, часто билось. Лео уже позвонил матери, сказал, что остается ночевать у приятеля: в этом был риск, вызов — и что-то очень интимное. В ванной через коридор шумела вода. Заметив свое отражение в зеркале, Ник поспешно спрятался под одеяло. Он лежал, закинув руку за голову, и чувствовал, что сердце у него вот-вот разорвется от счастья и тревоги. Входная дверь далеко внизу заперта на все три замка, погашен свет на кухне и в кабинете, и лишь от уличного фонаря лился в холл холодный свет. Дверь спальни Кэтрин плотно закрыта, но Ник знал: ее нет. Весь дом в их распоряжении. Он приоткрыл окно, и вместе со свежим ночным воздухом оттуда сейчас неслись самозабвенные трели малиновки. Эта малиновка пела в саду всю ночь напролет: Ник, редко слышавший пение птиц, думал, что это соловей, пока соседка не объяснила ему его ошибку. Но соловья он никогда не слыхал — и полагал, что ни один соловей на свете не сможет петь лучше его малиновки.

Когда вернутся Джеральд и Рэйчел? О нет, они вернутся не скоро.

Шум воды затих, а малиновка все пела, прерываясь лишь, чтобы вздохнуть. Лучше бы Лео не мылся, подумал Ник; ему нравилась влажность его потной шоколадной кожи, шероховатость ладоней и сладковатый интимный межбедренный запах. Он любил узнавать этот запах, снова и снова убеждаясь, что перед ним — все тот же, ничуть не изменившийся Лео. Но сам Лео стеснялся своего запаха, возможно, даже стыдился. Обоняние у него было очень острое: порой в толпе или в переполненном баре Ник замечал, как Лео подергивает верхней губой и аристократически морщит нос. Запах Ника, уверял он, ему нравится — и Ник, никогда прежде не задумывавшийся о том, чем пахнет, никак не мог понять, правда это или лесть, или, возможно, и то и другое, слитое воедино любовью.

Было в этом что-то волшебное: лежать в кровати (кровати, рассчитанной на одного — со всем, что из этого следует) и рассеянно поглаживать себя в ожидании, когда твой любовник выйдет из ванной. Победа над жизнью, обрекающей тебя на вечное одиночество. Мечта, которая стала реальностью. Вот открывается дверь ванной, вот щелкает выключатель, вот слышатся шаги по коридору — еще три секунды, и откроется дверь, и Лео войдет…

В белом полотенце, туго обернутом вокруг ягодиц и набухшего члена, он казался таким черным, как никогда. Аккуратно сложенную одежду он держал в руках, словно призывник; войдя, огляделся вокруг и положил ее на стол, возле стопки голубых библиотечных книг. Подмигнул Нику — однако в нем чувствовалась скованность, видно было, что он смущен новизной и необычайностью обстановки. Ника вдруг охватил страх: что, если сбывается один из его кошмаров — двое любовников, сняв на ночь номер в отеле, вдруг понимают, что они друг другу чужие? Но нет, это же смешно — они всего-навсего поднялись наверх. И как хорошо, что ему хватило смелости привести Лео сюда!

— Извини за кровать, — проговорил он и, откинув одеяло, подвинулся, чтобы дать ему место.

— А? — переспросил Лео.

— Боюсь, спать нам тут будет неудобно.

Лео сбросил одеяло и серьезно, без улыбки взглянул на Ника.

— А я сегодня спать и не собираюсь, — ответил он.