Читаем Линия красоты полностью

Интересно, подумал Ник, почему он со мной разговаривает как с идиотом? Думает, что я не пойму? Или это его обычный стиль изложения? А вслух он сказал:

— Но ведь, кажется, не все ваши магазины такие? Например, тот, что в Ноттинг-Хилле, куда мы всегда ходим. Он такой огромный… — и слегка развел руками, демонстрируя свое удивление перед размерами магазина в Ноттинг-Хилл.

— Так вы говорите о «торговом зале»! Черт побери, это же совершенно разные вещи: «Майра-март» — одно дело, «Торговый зал Майра» — совсем другое. Торговые залы — это для шикарных, чертовски богатых районов. Это мы не сами придумали. Вы, наверное, знаете, откуда это пошло.

— От «Хэрродса», — сказал Ник.

Бертран сдвинул брови.

— Вот именно. От «Хэрродса» пошли все чертовы торговые залы в мире!

— А мне нравится «Хэрродс», — вдруг сказала Моник. — У них такие большие… homards…

— Лобстеры, — поправил Уани, даже не взглянув на нее, словно служил при своей матери переводчиком.

— Знаю, знаю, — проговорила Мартина, и в ее восклицании послышался слабый отзвук мятежа. Возможно, подумал Ник, обе женщины часто бывают в «Хэрродсе» — и всякий раз чувствуют себя предательницами семейного дела.

Бертран, словно благожелательный учитель, дал им пять секунд, а затем продолжал:

— Так вот, Ник, сейчас у меня по всей стране тридцать восемь «Торговых залов Майра», один «Харрогит», только что открылся один «Олтрингем» и более восьмисот этих чертовых «Майра-мартов». Отлично, что скажете? — заключил он, кажется, сам поражаясь собственному богатству и могуществу.

— Потрясающе, — серьезно и торжественно ответил Ник. — И как мило с вашей стороны, что вы потратили время, чтобы все это мне рассказать.

Ему вспомнилась ярко-оранжевая вывеска «Майры» в Ноттинг-Хилле, куда Джеральд порой заскакивал вечером за пирожными и швейцарским шоколадом, заранее скромно опуская глаза на случай, если его кто-нибудь узнает. А в Барвике был «Майра-март» — россыпь скудных товаров на покосившихся прилавках, неистребимый застоялый запах магазинчика с низким потолком, где все продается вместе, и над дверьми — апельсин в обрамлении двух зеленых листьев, эмблема фирмы. Ник перевел взгляд на Уани: тот едва ковырял еду (кокаин убивает аппетит), не поднимая взгляда от тарелки, и лицо его ровно ничего не выражало. Можно было подумать, что он внимательно слушает отца; но Ник знал, Уани сейчас ускользнул в мир, который его отец и вообразить себе не может. Молчанием и покорностью в родительском доме он платил за свою свободу. Опустил глаза и дядя Эмиль, словно пораженный энергией и успехом родственника. Ник все лучше понимал здешних дам, которые ходят в «Хэрродс».

— И все это, — снова заговорил Бертран, — все это, сынок, когда-нибудь станет твоим.

— Ах, не говори так! — вскричала Моник.

— Знаю, знаю, — проворчал Бертран и усмехнулся. Нику его усмешка показалась почти страшной. — До этого еще далеко. А пока пусть возится с журналами и фильмами. Пусть учится делать бизнес.

— Спасибо, папа, — ответил Уани, однако улыбнулся матери, а на Ника бросил быстрый, но красноречивый взгляд.

От этого взгляда у Ника потеплело на сердце. Ник понял его: сам Уани здесь чувствует себя как дома, и необузданное хвастовство отца его не смущает, но, чтобы привести сюда друга, он должен быть уверен в друге, как в самом себе. Уани редко краснел и почти никогда не смущался — кроме тех случаев, когда ему приходилось уступать место даме или признавать свое невежество в какой-либо области; но сейчас Ник чувствовал, что он смущен.

— Нет, нет! — продолжал Бертран, вздергивая подбородок, как будто услышал в свой адрес несправедливую критику. — Уани — сам себе хозяин. Его пока что не интересуют фрукты-овощи? Отлично. — Он широко развел руками. — Да что там, даже невеста, чертовски красивая девушка, его, кажется, не слишком интересует. Но мы подождем, подождем, пока придет время и все наладится, верно, Уани? — И рассмеялся, словно желая смягчить свою откровенность, но на самом деле лишь подчеркивая ее и заостряя.

— Сначала я хочу сколотить собственное состояние, — ответил Уани. — И я этого добьюсь, вот увидишь.

Бертран бросил на Ника заговорщический взгляд.

— А знаете ли вы, Ник, главный секрет бизнеса? Я вам объясню. Это очень просто, только мало кто догадывается. Если вы делаете деньги, то главное, что вам нужно помнить — это…

Но тут Ник осторожно положил салфетку, пробормотал:

— Прошу прощения… мне так неловко… — отодвинул кресло и бросился вон из столовой.

— Что такое? Ах, мочевой пузырь слабоват! — проговорил Бертран так, словно этого и ожидал. — Совсем как у моего сына!

Ник готов был согласиться с любым предположением, лишь бы ему дали отсюда смыться; и Уани, с нетерпением, почти со скукой на лице, тоже поднялся и сказал:

— Я покажу тебе, где у нас туалет.

9

Перейти на страницу:

Все книги серии Букеровская премия

Белый Тигр
Белый Тигр

Балрам по прозвищу Белый Тигр — простой парень из типичной индийской деревни, бедняк из бедняков. В семье его нет никакой собственности, кроме лачуги и тележки. Среди своих братьев и сестер Балрам — самый смекалистый и сообразительный. Он явно достоин лучшей участи, чем та, что уготована его ровесникам в деревне.Белый Тигр вырывается в город, где его ждут невиданные и страшные приключения, где он круто изменит свою судьбу, где опустится на самое дно, а потом взлетит на самый верх. Но «Белый Тигр» — вовсе не типичная индийская мелодрама про миллионера из трущоб, нет, это революционная книга, цель которой — разбить шаблонные представления об Индии, показать ее такой, какая она на самом деле. Это страна, где Свет каждый день отступает перед Мраком, где страх и ужас идут рука об руку с весельем и шутками.«Белый Тигр» вызвал во всем мире целую волну эмоций, одни возмущаются, другие рукоплещут смелости и таланту молодого писателя. К последним присоединилось и жюри премии «Букер», отдав главный книжный приз 2008 года Аравинду Адиге и его великолепному роману. В «Белом Тигре» есть все: острые и оригинальные идеи, блестящий слог, ирония и шутки, истинные чувства, но главное в книге — свобода и правда.

Аравинд Адига

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее