Линия разлома

А ведь не все идеалисты-мечтатели смогли так же, как он, служить долгие годы на своем посту. Он до сих пор помнит лучшего друга отца – дядю Леву, их долгие разговоры на кухне, где можно было вешать топор от огромного количества выкуренных папирос. Особенно врезалась в память одна история о том, как молодого Льва пригласили после армии служить в КГБ в Челябинске. Молодой человек принялся с энтузиазмом разоблачать врагов Советской власти. Даже вышел на подпольный бордель, в котором по его оперативной информации могли осуществляться встречи с представителями иностранной разведки. Лев ждал поощрения, похвалы и, конечно, мечтал принять участие в штурме заведения. Однако пылкого службиста вызвало начальство, велело принести все материалы по делу и забыть о нем навсегда. Оказалось, что этот бордель обслуживал работников областного комитета Коммунистической партии. Льва, правда, все же поощрили именными часами и предложили заняться другим делом. Однако молодой человек был максималистом и свято верил в идеалы Родины, поэтому уволился из органов и вернулся к работе по диплому инженера-энергетика.

Может быть, еще и потому, в память о тех, кто исполнял свой долг на совесть, погибал на посту от рук нечисти, Сергей решил доказать себе, что может делать общество чище и справедливей?

Однако жизнь распорядилась по-своему: идеалы вскоре ушли, а преступность осталась. И с ней кто-то должен был бороться. Так Сергей Сергеевич постепенно врос в профессию и прикипел к ней всей душой, да настолько, что не бросил рапорт на стол руководству, когда освободили Алика, которого он взял, что называется, на горячем. Парень нагло, не стесняясь, торговал наркотиками в местном баре. В тот вечер от передозировки скончалась 14-летняя девочка.

Голубчиков самолично скрутил этого ублюдка, составил протокол при понятых об изъятии наркотиков и доставил в отделение.

На следующий день его вызвали к руководству, предъявили превышение служебных полномочий, подтасовку улик. В итоге Алик с ехидной ухмылкой прошел мимо, а Сергеичу вкатали выговор о неполном служебном соответствии. Пришлось проглотить.

Конечно, если бы не Натка, наверно, начал бы пить или уволился. Но жена поддержала, помогла, по сути спасла. Вот так всегда: когда плохо, безвыходно, а дома – тепло, уютно, сытно, жена, дети. И хочется жить и дерзать дальше.

– Сергеич! – оклик Рината, младшего оперативника, вернул Голубчикова к действительности. – Какая-то улица нежилая. Через два дома отсюда живет семья. Но они ничего не слышали. Только вернулись с работы.

– Пожалуй, со свидетелями, на самом деле, туго, – резюмировал майор, – придется самим поднапрячься. Ладно. Езжай домой. Сегодня с матерью убитого поработают врачи скорой. Пусть придет в себя. Такое горе. Видимо, личность убитого придется нам самим устанавливать.

– Мы же знаем фамилию матери. Завтра посмотрим по базе.

– А если фамилии разные? Все. По домам.

2

Утром следующего дня, по пути на работу, майор заглянул в морг.

Леша Ванин, патологоанатом, уже закончил вскрытие тела вчерашнего убитого и что-то записывал в журнал. Увидев Голубчикова, улыбнулся:

– Ох и нетерпеливый вы, Сергей Сергеевич! Я как раз пишу заключение.

– Ладно, – пробурчал майор, – есть еще что-то?

– Все очевидно, господин начальник, – не унимался Леша, – смерть наступила от ударов, нанесенных топором в область черепа. Есть еще одна рана на бедре. Судя по всему, тоже от удара топором, полученная примерно в то же время, что и по голове. Но не глубокая и не смертельная. Так что, ищите орудие преступления. Это единственная причина.

– Как думаешь, – спросил Голубчиков, – кто мог нанести такие удары?

– Имеете в виду мужчина или женщина? – уточнил Ванин.

– Да, – майор подошел к телу, накрытому простыней, отодвинул край и поежился от увиденного.

– Да кто угодно, – ответил Леня. – Даже подросток, если, например, убитый спал.

– Понятно, – еле слышно отреагировал Сергей Сергеевич, пожал руку доктору и вышел вон.

Пока ехал в отдел, думал об убитом:

«Кто же тебя так, парень? Чем же ты заслужил такую смерть?»

Если бы Юрий, а именно так звали мужчину, мог говорить, он бы, наверное, рассказал майору о своей проклятой судьбе, в которой тоненькие белые полосы лишь изредка чередовались с непроходящими огромными черными.

Например, начал бы с того, как однажды в яркий солнечный весенний день вышел за ворота колонии, в которой отбывал наказание за убийство.

Пятнадцать лет от звонка до звонка. В свои 40 лет он и не помнил жизни на свободе. Это была третья ходка, самая длинная, самая страшная, самая унизительная.

Закинув рюкзак на плечо, Юра побрел к железнодорожной станции. Предстоял длинный путь домой, в Мохов.

За окном плацкартного вагона мелькали пейзажи великой России, а мысли уносили его в родной Донбасс, где он родился, и который навсегда остался для него самым светлым воспоминанием.