Лёнька в деревне

Дамка и Тузик между лошадьми прыгают, за морды хватают, радуются, лают.

Уж и не рад Ленька, что поехал.

За холку уцепился, к лошадиной шее пригнулся, не видит ничего, дух захватывает. Только бы не упасть! Закричал бы, заплакал, да стыдно — ребята задразнят.

А Сенька ему:

— Ты ногами-то, ногами крепче держись!

И рад бы Ленька ногами, да ноги коротки: никак их не растянешь.

А Сенька пятками босыми по брюху лошади нажваривает, веревкой над головой крутит, по-крикивает:

— Эх ты, комсомольная!

II

На луг прискакали, с коней попрыгали, веревкой передние ноги опутали, — не ушли бы далеко, — и пустили кормиться.

Лошади, как хромые, прыгают, фыркают.

— Костер давай жечь, ребята!

И разошлись сушняк собирать, а Леньку оставили хлеб стеречь, как бы собаки не съели.

Боится Ленька: ведь темно, а позади лес, да че-е-рный.

Ну, да ребята скоро воротились.

Веток сухих в кучу навалили, зажгли, а Сенька на живот лег, стал раздувать.

Сперва дым повалил, потом снизу огонек стал пробираться, маленький, красный, проворный. А Сенька все дует да дует.

Затрещали прутики, загорелись.

— Беги, ребята, кто за водой, — говорит Сенька. — картохи варить будем.

Взял Митька котелок, к реке сбегал, воды зачерпнул.

Ребята картошки свои повысыпали, стали варить.

Кипит вода в котелке, бурлит, белая пена набегает, сучья потрескивают, угольки красные в золу осыпаются.

А в лесу за деревьями что-то краснеется, как огонь.

Уж не пожар ли?

Нет, это месяц встает. Круглый, красный выплыл на небо.

«Что-то я в Москве его не видал, — думает Ленька, — или его там нет, или на небо я не смотрел».

И вдруг говорит:

— А я стих знаю, мне папанька в книжке читал: «Месяц, месяц, мой дружок, позолоченный рожок…»

Сказал, да и застыдился: ну, как ребята засмеют?

Нет, ничего, только Митька говорит:

— Это что — стих… Я про месяц загадку знаю: «Не жнет, а серп, не лучина, а светит».

И опять замолчали все.

Вдруг: кке-кке-ккке-кке…

— Кто ж это кричит так-то? — спрашивает Ленька.

— Кто кричит? Да коростель. Или ты коростеля не слыхивал?

— Ну, где ему слыхать! У них коростели не кричат.

Обидно показалось Леньке, что в Москве коростели не кричат.

Подумал он…

— А у нас, у нас… гу-у-у… — автомобиль кричит. Засмеялись ребята.

— Эх ты, московский!

Потыкал палочкой Митька картошку: готова.

Стали есть. Горячая, пальцы обжигает, рассыпается. А уж вкусна!

Наелись. Время спать ложиться.

— Кому первому настороже быть?

— Вот его, московского, караулить приставим.

— Смотри, Ленька, чтобы лошади не разбежались, волк бы не задрал, да огонь не упусти, сучьев подбрасывай.

Не поймет Ленька: то ли смеются ребята, то ли и взаправду ему сторожить.

— Ладно уж, — говорит Сенька, — мы с ним вдвоем сторожить будем.

Завалились ребята спать, одежей с головой укрылись.

Сенька ходит, за лошадьми смотрит, в огонь сучья подбрасывает.

Холодно стало Леньке. Трава росная, мокрая.

Поддевкой оделся, под себя ноги босые подобрал, к огню ближе подкатился. Вот как тепло стало, хорошо!

Будто издали слышится: конь фырчит, да ци-ци-ци в траве кто-то цикает.

И заснул Ленька.

III

Долго ли спал — не знает. Только слышит: толкают, смеются.

— Эй, караульщик, вставай! Будет спать-то, лошадей проспал!

Вскочил Ленька. Со сна не поймет, где он.

Трава седая-седая от росы, на каждой травинке капелька блестит; над рекой как дым; а небо красное. Угольки в золе тлеют.

Собрали коней, посажались, поехали.

Осмелел теперь Ленька: по шее Пузанка кулаком наколачивает, ногами в живот поддает.

Холодно ему со сна, и весело, и похвалиться хочется.

По деревне поехали, — колесо у колодца скрипит: бабы воду качают.

Дымок над избами стелется.

Отец на крылечке умывается, водой поливает из ковша.

И свинья тут же о крыльцо спину чешет.

— Папанька, я настороже был, — кричит Ленька, — лошадей караулил!

Бабушка в окно выглянула, смеется.

— Ну, уж и караульщик! Иди уж в избу, картошки есть. Горячие.

ЛЕНЬКА — РЫБОЛОВ

Ранехонько встал Ленька, — рыбу пойдет удить.

Еще с вечера в навозе червей накопал. Красные, жирные, извиваются…

И удочку, и леску припас. Все, как у дедки видал. Теперь, рыба, держись!

Спят еще все, только бабушка поднялась спозаранку, печку топить.

— Кудай-то, милой, собрался в рань эдакую?

— Рыбу иду удить. Дедка говорил: пораньше — лучше клюет.

— Ну, иди, да смотри, побольше приноси, уху сварю.

По деревне пошел, — тоже спят еще, одни петухи по дворам перекликаются.

Речка близехонько. Только вышел за околицу — вот она! Из-за кустов блестит, и челн у берега качается. Маленький челн, одному едва сесть.

Подтянул Ленька за веревку, прыгнул. Закачался челн, воды хлебнул, чуть не упал Ленька.

Размотал леску, червя нацепил — ишь, как извивается, не сладко ему. Размахнулся удочкой… Раз… за куст зацепил. Вылезай, распутывай.

Ладно, отцепил. Опять закинул; круги по воде пошли. Ждет.

Долго ждал — не клюет.

— Дай посмотрю.

Вытащил удочку, — крючок болтается, а червя нет.

— Должно, рыба сглотнула, а я и не приметил. Еще червя нацепил, поплевал на него. Готово дело!

Теперь смотреть, глаз не спускать, того и гляди, дернет.