Лирик против вермахта (СИ)

Словом, когда дверь вагона открылась, Мишка уже полностью пришел в себя: был собран и готов побороться за себя и свое новое будущее.

— Выходи!

Натянув на лицо маску абсолютного спокойствия, вышел из полумрака на свет. У края вагона мягко спрыгнул на перрон. Обоих командиров, что его встретили, Мишка уже видел через щелку в досках. Тот и другой не старше двадцати пяти — двадцати семи лет, а значит, многое в этой жизни еще не видели. И куда таким тягаться с тем, кто в шоу-бизнесе чувствовал себя, как рыба в воде?!

— Что, довольны? — Мишка не обвинял. Упаси Боже так разговаривать с командирами, только разозлишь. Он лишь спрашивал, но так, что сразу чувствуешь себя виноватым. — Арестовали пионера, между прочим награжденного особой наградой [ пусть это всего лишь грамота райкома партии, но зачем об этом знать двум командирам]… Заперли его в темном вагоне, как преступника… Наставили ему синяков по всему телу [

часовой чуть-чуть помял при задержании]… Пугали расправой и даже расстрелом [ а вот это истинная правда]…

Говорил мерно, словно гвозди забивал. При этом не забывал отслеживать эмоции, благо люди здесь не привыкли их скрывать. Нередко, все на лице было написано. Вот и сейчас ясно ощущалось их смятение, и даже растерянность. А, значит, пришло время вытащить главный козырь — знакомство с генералом Коневым!

— Интересно, а что скажет на это все Иван Степанович? — прямо так, по-свойски, и назвал генерала Конева. Пусть теперь думают, а неспроста ли это. — Вы ведь забрали у меня часы? А это ведь его подарок. Он, между прочим, его от самого товарища Сталина получил. В Кремле с ним встречался на празднование дня Великой Октябрьской революции, руку жал…

А вот уже был не козырь, и даже не джокер. Тут скорее ударом битой по лицу попахивало. Эффект, по крайней мере, был очень похожим. Капитан-артиллерист просто окаменел. Стоял весь бледный, в глазах растерянность. Лейтенант явно слабее оказался: щека задергалась и глаза, как шары стали. В это время и в этом месте, если поручкался с товарищем Сталином, то, считай, индульгенцию получил. Такой встречей десятилетиями козыряли, рассказывали, как о великом достижении.

— Получается, вы подарок товарища Сталина отобрали, — жалко, конечно, их было, но дожать следовало. Ведь, на кону стояло слишком многое, чтобы миндальничать. — Нехорошо, очень нехорошо…

В этот момент сбоку от парня послышался сдавленный вздох и следом странный грохот, словно что-то свалилось. Мишка обернулся, и чуть не вскрикнул — один из часовых, что вагон охранял, в обморок упал. Похоже, слышал весь разговор от первого и до последнего слова, и этим сильно впечатлился.

Затянувшуюся паузу первым прервал Флеров. Капитан, судя по всему, успел немного повоевать, а, значит, со стрессом лучше справлялся.

— Ошибка могла произойти товарищ… э-э… пионер, — артиллерист осторожно подбирал слова. — На эшелоне секретная техника, поэтому и меры безопасности усилены… Думаю, мы во всем тщательно разберемся. Так ведь, товарищ лейтенант?

Лейтенант в ответ неуверенно кивнул:

— Обязательно разберемся… Может пока чайку?

Теперь Мишка кивнул. Мол, обязательно выпьет. А если будут какие-нибудь печенюжки, то и похрустит ими.

Через пол часа, когда эшелон с заходом солнца тронулся в путь, Мишка уже сидел в отдельном купе и пил сладкий чай с баранками. Часы, которые так удачно оказались с ним, лежали рядом.

— Кстати, а куда мы все-таки едем? — после очередной чашки чая до него дошло, что перед ним нарисовалась еще одна проблема. — Что-то на Москву все это совсем не похоже. Уж не на запад ли?

Глава 8

Забурлило

* * *

Как это ни странно прозвучит, но все «бурление» началось с самого верха, а не снизу, как обычно. Едва докладная записка наркомата иностранных дел об организации выезда делегации в Североамериканские Соединенные штаты с агитационной целью оказалась на столе у Сталина, как тут же последовал вызов в Кремль наркома Молотова.

Вячеслав Михайлович оказался в приемной уже глубокой ночью, когда закончился очередной тяжелый день войны, и наступила короткая передышка.

— Вы, хорошо поработали, товарищ Молотов, — одобрительно прогудел Верховный, как и всегда в последние дни, застыв у карты военных действий. — Уверен, что простые американцы не понимают характер современной войны и тот масштаб тяжких испытаний, которые выпали на долю советского народа. Напомнить об этом, будет очень правильным, а, главное, своевременным делом. Как только мы добьемся сочувствия общественности — обычных людей, американское правительство обязательно зашевелится быстрее. А то мы до сих пор слышим от них лишь пустые уверения в поддержке, простая болтовня, от которой нам не холодно, не жарко.