Читаем Лирика полностью

В тот час, когда, томим тоскою страстной,

Ты ею любовался – и оно

Покинуло тебя, ушло к прекрасной

И кануло в глазах ее на дно.


CCXLIII


Здесь, на холме, где зелень рощ светла,

В-задумчивости бродит, напевая,

Та, что, явив нам прелесть духов рая,

У самых славных славу отняла,

Что сердце за собою увлекла:

Оно решило мудро, покидая

Меня для склонов, где трава густая

Следы ее любовно сберегла.

К ней льнет оно и ей твердит всечасно:

"Уставший жить, от долгих слез больной,

Когда бы здесь он мог побыть, несчастный!"

Но гордая смеется надо мной.

Счастливый холм, ты – камень безучастный

И ты же – недоступный рай земной.


CCXLIV


Я сам в беде и злейших бедствий жду.

Куда уйду, коль злу везде дорога?

Мутит мне разум сходная тревога,

В одном мы оба мечемся бреду.

Я обречен страданью и стыду.

Войны иль мира мне просить у бога?

Пусть дастся нам, чья слабость так убога,

Все, что угодно высшему суду.

Не по заслугам честью столь большою

Меня по дружбе ты не награждай:

Пристрастье многим взоры ослепляло,

Но мой совет прими: стремись душою

Достичь небес и сердцу шпоры дай:

Ведь путь далек, а времени так мало!


CCXLV


Позавчера, на первом утре мая,

Возлюбленный, годами умудренный,

На память подарил чете влюбленной

Две свежих розы, взятых им из рая.

И смеху и словам его внимая,

Дикарь бы мог влюбиться, укрощенный,

А он смотрел им в лица, восхищенный,

Их обжигая взглядом и лаская.

"Таких влюбленных больше нет на свете",

Промолвил он, даря, сиянье взгляда,

И обнял их, вздохнув с улыбкой ясной.

Так он делил слова и розы эти,

Которым сердце боязливо радо.

О, что за речь! О, майский день прекрасный!


CCXLVI


Смотрю на лавр вблизи или вдали,

Чьи листья благородные похожи

На волны золотых волос, – и что же!

Душа превозмогает плен земли.

Вовеки розы в мире не цвели,

Что были бы, подобно ей, пригожи.

Молю тебя, о всемогущий Боже,

Не ей, а мне сначала смерть пошли,

Дабы не видеть мне вселенской муки,

Когда погаснет в этом мире свет,

Очей моих отрада, и в разлуке

Лишь к ней стремятся думы столько лет,

Для слуха существуют только звуки

Бе речей, которых слаще нет.


CCXLVH


Возможно, скажут мне, что, славя ту,

Кому я поклоняюсь в этом мире,

Преувеличить позволяю лире

Ум, благородство, тонкость, красоту.

Однако я упреки отмету,

Петь недостойный о моем кумире:

Пусть скептики глаза откроют шире,

Они поймут свою неправоту.

Не сомневаюсь в их суде едином:

"Он вознамерился достичь того,

Что трудно Смирне, Мантуе, Афинам".

Недостижимо это божество

Для песен: будь себе я господином,

О ней бы не писал я ничего.


CCXLVIII


Нельзя представить, сколь щедра Природа

И Небеса, ее не увидав,

Кто, солнцем для меня навеки став,

Затмила все светила небосвода.

Не следует откладывать прихода:

Оставя худших, лучших отобрав,

Их первыми уносит Смерть стремглав,

Увы, за нею выбора свобода.

Не опоздай – и ты утешишь взгляд

Соединением в одном творенье

Всех добродетелей и всех красот

И скажешь, что стихи мои молчат,

Что мой несчастный разум вослепленье.

Кто не успеет, много слез прольет.


CCXLIX


Я вспомню этот день – и цепенею:

Я вижу вновь прощальный скорбный взгляд

Мадонны – и отчаяньем объят.

И рад бы все забыть, да не умею.

Печальный образ слит с душой моею,

И кроткий взор навеки будет свят.

Я чувствовал: забавы ей претят,

И страх неясный властвует над нею.

Привычной живости исчез и след,

Цвета одежд печальны и бледны,

Цветы и песни преданы забвенью.

Я это помню – и покоя нет.

Мрачны предчувствия, тревожны сны.

Дай Бог, чтоб их питало заблужденье.


CCL


В разлуке ликом ангельским давно ли

Меня во сне умела утешать

Мадонна? Где былая благодать?

Тоску и страх унять в моей ли воле?

Все чаще сострадания и боли

Мне мнится на Лице ее печать,

Все чаще внемлю то, что согревать

Надеждой грудь мою не может боле.

"Ты помнишь, не забыл вечерний час,

Мне говорит любимая, – когда

Уход поспешный мой тебя обидел?

Я не могла сказать тебе тогда

И не хотела, что в последний раз

Ты на земле меня в тот вечер видел".


CCLI


Сон горестный Ужасное виденье!

Безвременно ль родимый свет угас?

Ударил ли разлуки страшный час

С тобой, мое земное провиденье,

Надежда, мир, отрада, огражденье?

Что ж, не посла я слышу грозный глас?

Ты ж весть несешь!.. Но да не будет! Спас

Тебя Господь, и лживо наважденье!

Я чаю вновь небесный лик узреть,

Дней наших солнце, славу нам родную,

И нищий дух в лучах его согреть.

Покинула ль блаженная земную

Прекрасную гостиницу – ревную.

О, смерти, Боже! Дай мне умереть!


CCLII


Смущенный духом, то пою, то плачу,

И маюсь, и надеюсь. Скорбный слог

И тяжкий вздох – исход моих тревог.

Все силы сердца я на муки трачу.

Узнают ли глаза мои удачу

И светом звезд насытится зрачок,

Как прежде, – или нет назад дорог

И в вечном плаче я мученье спрячу?

Коль звездам слиться с небом суждено,

Пусть мой удел их больше не тревожит

Они мне солнцем будут все равно.

Я мучаюсь, и страх мученья множит.

С дороги сбился разум мой давно

И верного пути найти не может.


ССLIII


О сладкий взгляд, о ласковая речь,

Увижу ль я, услышу ли вас снова?

О злато кос, пред кем Любовь готова

Заставить сердце кровию истечь!

О дивный лик, с кем так страшусь я встреч,

Чья власть ко мне враждебна и сурова!

О тайный яд любовного покрова,

Назначенного не ласкать, но жечь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное