Лиса. Личные хроники русской смуты

В операционной весело рассмеялись. Кто смеялся, видно не было – похоже, что все. Лисе от их такого дружного непонимания, от такой чёрствости медперсонала расхотелось жить.

– Напрасно отказываешься! Светлое пиво в такой баньке – это же благодать!

– Вы издеваетесь?.. Я не пью пиво! – у оскорблённой Лисы задрожал подбородок.

– Откуда ж мне было знать…что ты к нам такая… вся из себя непьющая попадёшь?.. – пробормотал доктор.

По его закушенной губе и сосредоточенному виду Лиса поняла, что именно сейчас он что-то отрезает. У неё отрезает!!!

– Ну, вот и всё! – перевёл дыхание её мучитель и выбросил что-то мелкое и, похоже, очень скользкое в стоявшую на каталке эмалированную ванночку.

Тут же, после короткого кивка доктора, к нему подбежала медсестра и огромным марлевым тампоном сноровисто промакнула его обильно усыпанный крупными каплями пота лоб. После этого доктор облегчённо вздохнул и с неподдельным участием пояснил:

– Пойми, малышка, нельзя тебе сейчас пить. Надо потерпеть… Потерпишь? – и, обращаясь куда-то в сторону, приказал: – Да не стойте же вы истуканами – смочите ей губы!

В стороне завозились, и сразу же кто-то провёл мокрым тампоном по её сухим губам. Это было здорово, но рука, в которой было долгожданное спасение, тут же пропала. Лиса рефлекторно потянулась губами вслед за исчезнувшей живительной влагой.

– … ещё… ещё…

– Больше нельзя! Потерпи, маленькая! Мы уже заканчиваем. Сейчас шить тебя буду. Шовчик маленький и аккуратный сделаю… Когда мужик зашивает, он об эстетике не забывает… Чтобы потом другим мужикам приятно было… И рукам и глазу… Тебе об этом не рассказывали? Нет?.. Ну, ничего – теперь сама кому-нибудь, при случае, расскажешь…

Доктор дружески подмигнул и после этого уже не отвлекался.

– На-а-аконе-е-е-ец-то усну-у-у-ула… – протяжно отметил смутно знакомый густой бас, пробившись сквозь ускользающее сознание.

* * *

Очнулась Лиса уже в палате. Нестерпимо болело всё тело, каждая его клеточка, каждая точечка…

«Кончилась моя жизнь! Кончилась…» – печально подумала она.

Стоило открыть глаза, как в поле зрения сразу же появилась заботливая фигурка мамы и, упреждая неизбежный вопрос, извиняющимся тоном зашептала:

– До утра потерпи. Пить только завтра можно. Да и то не сразу, а по чуть-чуть. По глоточку. Нам с тобой, доча, надо до утра продержаться. Одну только ночку…

Мамин шёпот показался Лисе очень громким. Даже уши заломило.

Со всех сторон тут же донеслись голоса – подбадривавшие, но и подтверждающие мамины слова.

Лиса обвела взглядом палату. В тусклом свете ночника угадывались костлявые силуэты дюжины железных коек. На их спинках в хаотическом беспорядке висели полотенца, какие-то тряпочки и совершенно выцветшие застиранные больничные халаты. Углы тонули в сумеречной тени, которую не могла разогнать даже полная луна, осторожно заглядывавшая в палату сквозь зарешечённые окна, в стёкла которых периодически ударяли разлапистые ветки по-зимнему голого тополя.

Лиса запаниковала ещё больше.

– Сколько нас здесь?..

– С тобой – десять, – ответила мама.

– Десять…

Лисе захотелось домой. Захотелось немедленно уйти из этой убогости, от чужих незнакомых людей. Захотелось нестерпимо. Ей вдруг пригрезилось, что ото всех коек доносятся и повторяются упрямым злобным эхом страшные в своей беспощадности слова: «Воду можно только завтра. Только завтра… завтра… завтра…»

Захотелось потребовать ответа на самый главный на настоящий момент вопрос: «А сегодня, как мне быть сегодня?» – но даже его, этот вопрос, озвучить не было сил…