Чуть позже в конюшне оседлали черного жеребца эльзарской породы - пусть ему изрядно не хватало изящества, зато был Прохвост вынослив и, что немаловажно, умен. Еще несколько бездельников стали свидетелями скандала, учиненного князем старшему конюшему...
...нашлись и те, кто видел, как впавший в немилость - новости по дворцу разносились, что пламя по сухому лесу - охаживал плеткою коня, который летел по аллее...
...и те, кто едва ль не до ворот проводил.
Правда, позже показания разошлись.
Одни уверяли, что князь повернул на Север, стало быть, отправили его в Архбельск, ладить отношения с северянами, которые в последние годы сделались холодны и надменны, не иначе пакость затевали. Другие, напротив, клялись, будто направили его на южные границы, где всегда было неспокойно, и следовательно, скорого возвращения ждать не следует... третьи настаивали, что князь отправился к ляшской границе, не иначе как родину продавать по сдельной цене, правда, сами же, смущаясь, добавляли, что от ляхов ее ждать не стоит. На редкость скаредный оне народец.
В общем-то правы были все.
Вороных жеребцов эльзарской породы было не так уж мало, а отыскать человека, сходного с князем фигурой, да обрядить его в одежу нужную - и того проще... главное, князь уехал. А во дворце царском появился еще один писарь, человечек обличья невзрачного и натуры, как водится, преподловатой. Отчего-то подобная напасть частенько с писарями случалось.
Как бы то ни было, но внимания на него особого не обратили.
И с чего бы?
Писарь как писарь. В шинельке серой, прескромного вида, правда, лацканы слегка лоснятся, а на локтях пузыри уже наметились.
Рубашечка форменная серовата.
Манжеты в россыпи мелких чернильных пятнышек. Но кому их разглядывать надобно? Да и сам собою человечек нехорош. Невысок, сутуловат. Горбиться имеет привычку дурную, будто лежат на плечах его заботы немалые. Потому и лицом скучен.
Весь в мыслях, в делах.
Суетлив.
Дерган.
То носом хрящеватым поведет. То ущипнет себя за щеку, будто проверяя, на месте ли она. То за губенку отвислую тронет, то за бородку дернет. А та какого-то неприятного пегого цвета, торчит козликом. Волосенки же гладенькие, прилизанные, на пробор зачесаны, только проглядывает сквозь прядки лысина. И вот глядишь на такого, и не понимаешь, сколько лет ему. Впрочем, глаза у писаря яркие, любопытные, да зная эту особенность их, Димитрушка очечками обзавелся, причем вида препоганейшего - в толстой роговой оправе, с дужкою левой, кожаным шнурочком перемотанной. Очки на лице не удерживались, то сползая к кончику носа, то перекашиваясь.
Он их и поправлял.
Губами шлепал.
Норовил прижать кожаный портфельчик к боку, да тот, поганец, выскальзывал... в общем, был человечек в меру обыкновенен для дворца, а потому, если и кому случалось задержаться на нем взглядом, то ненадолго.
- Ходют... ходют... - ворчал Димитрушка, кляня себя за излишнюю фантазию. Нет, обличье было удачным, вон, Вязельские, старинные приятели из тех, которые только и ждут момента подходящего удавочку на шею накинуть, прошли и не заметили. Но с очками явный перебор. Тяжеленные. Неудобные. Да и стекла, пусть и простые, но все одно туманят. Идешь, спотыкаешься...
Он прислонился к стеночке, пропуская юную графиню Мильтюхову, которую ныне сопровождал молоденький корнет. Из дворцовых бездельников, третий сын, кажется, а потому единственной его перспективой жизненной была удачная женитьба. Ну или карьера военная, к которой Нурский не слишком тяготел, предпочитая проводить время в кабаках. Магом он был средним, умом не отличался... как и Мильтюхова красотой. Зато у папеньки ее пара солеварен имелась и небольшая смолокуренка, дававшая доход стабильный, не говоря уже о землях...
Корнет что-то говорил.
Графинюшка краснела и лепетала в ответ...
...может, в этом и замысел высший императрицын? Переженить всех? Но чего ради?
Димитрушка поспешил дальше. До обеденного времени оставалось едва ль четверть часу, ему же предстояло добраться до залы первым, занять удобное место, такое, которое и по чину, и наблюдать не мешает.
...первый удар часов заставил Лизавету подпрыгнуть.
- Ага, - сказала Авдотья, веер складывая, - Меня тоже по первости едва кондрашка не хватила... погодь, не спеши...
Она придержала Лизавету.
И вовремя.
Девицы, до того весело болтавшие - или слушавшие, или размышлявшие о своем, как-то вдруг и встрепенулись, чтобы в следующее мгновенье броситься к двери.
Лизавета успела коснуться пуговички.
Это стоило запечатлеть!
Они шли, умудряясь не сбиваться на бег, выдерживать подобающее выражение лица, разве что слегка расставляли локотки, или вот ноги... не иначе, та, в бирюзовом платье, споткнулась вовсе не случайно. У самых дверей княжна Одовецкая, которая как-то вдруг оказалась первой - а ведь стояла, почитай, на другом конце залы - посторонилась:
- Прошу вас, - сказала она, уступая место Таровицкой.
- Что вы, как можно... - отозвалась последняя, и свита ее разноцветная загомонила.
- Знаю, Таровицкие всегда спешат...
- Не только они...