Лисье время

В Москве не пересаживались, как обычно, с поезда на поезд, не переходили с вокзала на вокзал, а поехали на метро! Ляля впервые ехала на метро! Ехали в дедушкину квартиру. Папа уже в этой квартире, они на машине с Боней быстрее, чем Ляля с бабушкой на поезде. Завтра папа решил поводить Лялю по Москве. Папа всячески старался загладить тринадцатилетнюю пустоту, он много говорил, много всего обещал. Но её не загладишь, вину. Никогда Ляля не забудет это состояние неполноценности, когда другие хвалятся папами, рассказывают о них, идут с ними домой из сада, а ты смотришь в окно и чувствуешь себя ничем, лужей растекающейся обиды, и вопросы «Почему?», «Кто?», «Где?» долбят тебе висок, сводят судорогой горло, и предательская слеза течёт по щеке, а смахнуть нельзя, кто-нибудь да заметит и будет смеяться, обзываться, хихикать, а может, и хохотать. Ляля привыкла защищаться. Пару раз мама таскала её за ухо, но Ляля и сама таскает себя в переносном смысле за уши, за волосы: там не так повела, там не то сказала, здесь не ответила. Самое удобное – хлопать дверью, уходить, если не знаешь, что делать, не знаешь, что ответить, и никак не поступать, не принимать ничью сторону – просто уходить. Так, видно, повёл себя папа. Он – предатель, он предал Лялю. Зима, окно кухни, бинокль и лисы – вот Лялино спокойствие, Лялино хорошее настроение, Лялина нирвана…

Дедушкин дом поразил Лялю. Добротный, очень длинный, надёжный, а из окна квартиры видна высотка. Бабушка сказала, что это московский университет, что они с дедушкой тут учились.

– А звезда на башне диаметром девять метров. Там обсерватория.

Звёздочка на шпиле казалась совсем крохотной из окна квартиры с высокими потолками.

– Мама Зо – в честь этой обсерватории?

– Почти. Та – звенигородская…

Боня бегала по квартире и лаяла, папа спал, он не спал много-много часов, пока ехал сюда на машине. Ляля обижалась: Боня теперь папу считала хозяином. «Предательница, ещё одна предательница за этот год», – думала Ляля без обиды.

На следующий день папа повёз бабушку и Боню на дачу, а Ляля ещё неделю-полторы должна была пожить с папой в Москве, в дедушкиной квартире. Когда папа с бабушкой попрощались с ней, Ляля для отвода глаз включила телевизор и сделала вид, что будет его смотреть, она даже с наивным видом, хлопая глазами, заявила, что у неё сериальная и шоу-зависимость и что это кайф – с утра пораньше сидеть при телевизоре. Боня даже не обернулась, когда папа уводил её. «Ну и пусть. Тупая собака», – усмехнулась Ляля и закрыла массивную чёрную дверь на цепочку – чтоб никто не мешал.

Ляля решила обследовать квартиру. Дедушка умер не сейчас, шесть, кажется, лет квартира пустовала, на неё претендовала бывшая семья дедушки. То есть квартира была бабушки, но что-то по закону принадлежало и другой семье. Ляля много слышала возмущений и жалоб от мамы, когда подслушивала её разговоры. Но никогда от бабушки. Шесть лет, а в дедушкином столе лежат его сигареты – Ляля помнит такие пачки с верблюдом. Под диваном Ляля нашла сплющенную пивную банку, проигрыватель с большими колонками, а под пластмассовым чехлом – пластинка. Дедушка умер в этой комнате, сидя на диване и слушая музыку… Ляля хотела найти фотографии, что-нибудь о его семье. Ляля хотела увидеть бабушку молодой – в Пушноряде были фотографии бабушки, но Ляле хотелось увидеть её совсем-совсем молоденькой, а не такой, какой она была, когда родила маму. Да и дедушкина семья, которой – Ляля это хорошо помнит! – периодически паковали шубы, шапки и даже покрывала из лис, интересовала. И сам дедушка тоже. Он подавал большие надежды, работал в обсерватории, которая не университетская, которая в Зеленограде…

В столе кто-то явно копался до Ляли: одни ящики были забиты, другие же пусты, так не бывает, видно, раньше были забиты все ящики. Ляля расстроилась – ловить больше нечего, подошла к окну, по привычке хотела кинуть взгляд на поле, но вдали маячил парк и шпиль со звездой… Ляля опомнилась, слёзы, потрясла головой, взяла себя в руки – Ляля вспомнила то лето, когда дедушка жил с ней на даче и каждый день утром приносил в бидоне пиво.