Лисье время

– Лисоньки вы мои! – стала гладить их бабушка.

– Бабушка! Они же собачек разорвали! Бабушка!..

– Пойдём, Ляля. Они зовут, я их хорошо знаю.

– Бабушка! Они и нас сожрут. Ты слышала, как они лаяли? Ты сама говорила, что лают только злые лисички.

– Какая у тебя память, Лялюшка, ну какая память – всё помнишь. – Бабушка удивлённо качала головой и пристально, как доктор в поликлинике, всматривалась в Лялино лицо. – Да уж… Их лай и для меня удивителен. Это же мои лисички. А может, не мои?

– Большие, бабушка. Наверное, твои. Ты же говорила, что такие огромные – это твои.

– Ну-ка давай посмотрим!

Бабушка присела на корточки, стала уговаривать Лялю:

– Не бойся. Видишь – серебристые, совсем серебристые, поседели. Подойди ближе!

Но Ляля не подошла. Она стояла поодаль с лисой-крестовкой, худенькой, совсем не пушистой и не такой высокой, как остальные. Лиса кудахтала, пыхтела, издавала звуки, похожие на птичье пение…

Бабушка гладила лис, проверяла их за левым ухом, а потом расчёсывала пальцами бок.

– Подойди, Лялюшка. Это мои лисички. Видишь – клеймо, шерсть не растёт в этом месте.

Ляля не подходила, но прекрасно видела за белёсой шерстью приличное лысое пятно. (У тёти Гали же на шкурках, если раздвинуть серебристый мех руками, – всегда густая чёрная подпушь.)

Бабушка проверила всех седых лисиц. И у всех она нашла клеймо.

– Пятеро моих. Остальные – молодняк. Рядом с тобой, Ляля, такое солнышко больное. Рахитный мой малыш, – гладила бабушка какую-то лису. – Жаль, нет при себе порошочков тебе, витаминных, – обратилась бабушка к худой лисе, потом, опомнившись, посмотрела на часы: – Всё, Алёна, пойдём скорее. Автобус не пропустить бы!

И от травмпункта до остановки они с бабушкой снова шли в окружении эскорта.

Близость дороги, огни машин остановили эскорт хищников. Хотя лисы в их городе часто бегают вдоль шоссе… Именно после этого случая, если Ляля ехала на автобусе от больницы в сторону своего дома, то всегда садилась с правой стороны к окну – она надеялась, верила, что снова увидит лис. «Мои посланники…» – думала Ляля. В тот вечер, первый страшный вечер Ляли, они с бабушкой сидели на неудобных местах и вглядывались в окно – но на «перевернутых» местах, на местах против движения в окно видно намного больше. Лисы аллюрили друг за другом вдоль шоссе, пока не отстали от автобуса. Лисий мех светился в фарах проносящихся машин. И потом в детстве, пока охота в Пушнорядье не стала расширяться, Ляля наблюдала лисиц, бегущих из подлеска в следующий подлесок… С тех пор Ляля совсем разлюбила красных лисиц, ей нравились только серебристые, то есть бабушкины, и крестовки. Бабушка твердила, что крестовка через три поколения превратится в обычного хромиста – пегую или красную помесь диких и племенных лис, но крестовки почему-то в Пушнорядье так и не переводились… Покрывало, на котором сейчас возлежала Ляля, – яркий тому пример. Ляля после того случая часто, почти каждую ночь вспоминала лису-крестовку, худую или рахитную, как сказала бабушка, она вспоминала жёлтые глаза зверя. Эта крестовка галопом неслась за автобусом, когда другие уже отстали… Вряд ли лисы записались в спасатели людей. Такое случалось только в мультфильмах. Но всё-таки Ляля, чем больше проходило дней, тем больше верила, что лисы, несмотря ни на что, – их с бабушкой спасители.

«Какая стая? – спрашивала Ляля беззвучно саму себя, развалившись в кресле. – Неужели дети в группе – стая? Почему стая? Стая же – это в мультике про Маугли. Но я же не Маугли, и они, девочки и мальчики из группы, не псы и не бандерлоги».

После этого разговора Ляля сначала почувствовала, а приглядевшись к одногруппникам в саду, окончательно поняла, что некоторые, особо наглые и подлые, – как лисы, они разорвут слабую глупую псину. Остальные как собаки – агрессивные, но, если видят опасность, скрываются за стеной гаражей… А кто была Потоцкая? Неужели она, как те несмышленые шавки, которые так ничего и не поняли, пока их не разорвали на клочки, им главное было визгливо пролаять и укусить, даже не укусить, а цапануть. Нет! Потоцкая не такая, она правду в глаза говорила, она ни разу не укусила Лялю, не то что эти шавки. Но неужели и Ляля в стае? Так сказала мама. Неужели и Ляля – как остальные? Или она, как та костлявая и плешивая лиса, которая сидела в стороне от всех, рядом с Лялей, а потом бежала быстрее всех? Из ночи в ночь Ляля думала о тех маминых словах. Образ стаи и само слово – «с-т-а-я» – преследовали. Произнесённое раз, услышанное случайно, оно не забывалось, не давало расслабиться. У Ляли случались страшные сны, ночные кошмары: стая лис нападает на стаю собак, драка, побеждают лисы. Но Ляля в стороне, она смотрит, не участвует в драке, и она – лисёнок, а мама – лиса…

Глава седьмая

Подарки