Лишь бы жить

Подробностей рассказов прадеда про эвакуацию я почти не помню. Потому что в детстве слово «подвода», почти сразу появлявшееся в этой истории, ставило меня в тупик — казалось, что оно имеет больше отношения к реке, а не к перевозке вещей и людей. Уже повзрослев, я узнал некоторые подробности. Из украинского Никополя прадед Лейба Наумович с женой и детьми уехали 13 августа 41 года. Улица Антипова, на которой они жили, во время оккупации получила название «17 августа», в честь дня, когда город заняли немцы. То есть, мои успели уехать за 5 дней…

Второй прадед, Файл Абрамович, тоже с Украины, успел повоевать совсем немного. Чуть ли не в первом бою был ранен и отправлен в тыл. Прабабка сумела его разыскать. А когда узнала, что он завел новую жену, то, как и положено еврейское женщине, взяла в охапку трех сыновей и приехала прадеда забирать. В общем, потом они жили долго и, наверное, счастливо…

Yuriy Shulga

***

Моя прабабушка Аникина Екатерина в годы войны жила с несовершеннолетней дочерью Верой в тылу в маленьком городке Чапаевск Куйбышевской области. Муж ушел на фронт и погиб в самом начале войны. В 1942 году в город привезли очень много детей-сирот из блокадного Ленинграда. Привезли в Дом малютки. Но жители решили, что дети там точно погибнут от голода, поэтому нужно разобрать детей по семьям. Моя прабабушка взяла на воспитание брата и сестру — Коноваловых Валентина и Марию (было известно точно, что родители их погибли, а родственников найти не удалось). Вырастила, выучила обоих, как и свою дочь, хотя сама всю жизнь была неграмотной, даже читать не умела. На самом деле, чаще нянькой была дочь Вера, — прабабушка тяжело работала на заводе (делали снаряды для фронта). Мы все считаем себя одной семьей. В то время это не считалось ни подвигом, ни геройством, просто такие обстоятельства. Мария очень редко рассказывала про детский голод, но была крайне экономной в еде. Ни крошки не должно упасть со стола, нам, детям, это казалось скупостью и жадностью, только позднее мы поняли причины такого поведения. Про Ленинград дети не вспоминали никогда, как будто память стерла самые страшные воспоминания. Всю оставшуюся жизнь Мария и Валентин называли прабабушку Катю — мамой и не отвечали на вопросы про войну. Говорили так: было очень нелегко, но нам повезло больше других — мы нашли семью для себя.

Margarita Solodilova

***

Мне на днях пациентка рассказала. Она ребенком в войну была. Все как у всех, голод-холод. Канвой выделилось — радовались очень победе, потому что по деревне слухи ходили, что колхозы распустят.

Mila Weinkauf

***

Мой прадед Адриан Иванович — хирург, акушер-гинеколог, блестящий интеллигент, умница. Воевал в Первую мировую, награжден орденом святого Владимира. В семье хранилась миниатюра его матери руки Ге, все сгинуло, конечно. Однажды прадед с детьми сидели, разговаривали и услышали глухой удар и звон стекла в другой комнате. Побежали туда, мать лежала на полу в глубоком обмороке, вокруг были осколки большого зеркала. Прадед привел жену в чувство. «Мы больше никогда не увидимся», — сказала она, — «Никогда не соберемся все вместе». Так и получилось, через несколько дней началась война. Умерли прадед с женой в 42-м от голода, моего деда отпустили с фронта, он ехал несколько дней и чудом успел на похороны, случилось несколько проволочек и неурядиц, и прадеда не успели похоронить. Мой дед всегда говорил, что отец его дождался.

Дед, Олег Адрианович, был человеком, так толком и не вписавшимся в свое время и в свою жизнь. Он с семьей полжизни мотался по Средней Азии, служил в ГДР, осел в итоге в небольшом городке Боброве Воронежской области. Дед всегда повторял: «Бобров, мой маленький Париж», но было как-то понятно, что говорит он это с грустью и тоской по несбывшемуся.

Дед воевал связистом, лишь немного не дошел до Берлина, дважды был сильно контужен. Потом всю жизнь лечил туберкулез, пережил инфаркт, лет за десять до конца полностью ослеп. Может, наследие войны, может не слишком простая жизнь, кто знает.

Дед не очень любил рассказывать о войне, никогда не говорил об ужасах, тяготах и смерти. Любил только две истории про везение и человечность. Одна, как он лег плашмя, а немецкий танк проехал поверх, не задев его. А вторая, как он встретился с немцем глазами, а тот не выстрелил.

Пока еще видел, дед был отменным картежником, а потом каждый день придумывал невероятные сказки — слепой Оле Лукойе моего детства. Однажды в девяностые мама достала несколько килограммов чечевицы, большая удача на фоне тотальной картошки. Деда затрясло: «Ира, не вари, всю войну ее ели». И мама без лишних слов просто отдала ее кому-то.

Дед не был ни квасным патриотом, ни убежденным коммунистом, ни истовым русофилом. Один из тех, кто освободил Европу от фашизма и вынес победу на собственных плечах, он твердо знал, что война — это большое горе, и хотел для своих детей и внучек только мира и любви.

Екатерина Владимирова

***