Лишь бы жить

Мне рассказывала бабушка про всю войну только одно — легенду о своем отце. Прадед был идейным коммунистом, даже детей назвал в честь Розы Люксембург и Владимира Ильича. В Москве его назначили начальником охраны завода имени Горбунова, который теперь Хруничева. Вскоре после начала войны прадед отправил семью в эвакуацию в Саранск. От завода у него была бронь, но когда немцы подошли к Москве, он ушел на фронт добровольцем, командовал каким-то подразделением. Во время боя машина, в которой ехал прадед, налетела на мину, и развороченный взрывом мотор рухнул ему прямо на ноги. Шофер оценил обстановку: немцы близко, мотор тяжелый, зима, страшно холодно, прадед теряет кровь — и сбежал. Прадед достал пистолет и стал ждать, когда придут немцы. Пять патронов в них, шестой в себя.

Вместо немцев пришли наши.

Врачи в полевом госпитале осмотрели прадеда (кости размозжены, все обморожено, начинается гангрена) и спросили — ну что, ноги спасать будем? Какие ноги, сказал прадед, вы мне жизнь спасайте. Правую отрезали всю, на левой сделали три операции, но ничего не помогло. Прадед попросил, чтобы его перевели в госпиталь в Саранске, поближе к семье.

Моя прабабушка Мария Павловна за месяц до этого видела мужа во сне. Он был весел и бодр, только ноги почему-то совсем белые. Она проснулась с криком: «Только не ноги, только не ноги!». Когда прадеда перевезли в Саранск и сообщили семье, она не смогла пойти к нему в госпиталь сама, послала детей. Розе тогда было 14, ее брату — 10.

Я прадеда не застала, а мама моя его прекрасно помнит, говорит, веселый был и жизнелюб, даром что без ног.

Мария Вуль

***

Папа, Пальчик Александр Иосифович, пережив блокаду, в 1944 году, в 18, с другом ушел в разведшколу. Из них делали диверсантов и забрасывали в тыл немцам, их никто не готовил к возвращению, предполагалось, что они погибнут на месте, им не давали никаких контактов для обратной дороги домой. Папа с другом три дня просидел под землей в холодной воде, затопившей взорванный ими подземный завод, их спасли партизаны Тито, папа в 19 лет стал лысым, как бильярдный шар, на него пришли три похоронки, но он выжил. Война догнала его в 59 лет. Он никогда не рассказывал об этом мне и вообще никогда не говорил о войне, я знаю эту историю со слов его друга детства, бывшего с ним рядом всю их военную историю. Мой дедушка, папин отец, который умер через год после моего рождения, всю блокаду работал на пункте распределения хлеба, он был честным человеком и, работая в таком месте, от голода получил открытую форму туберкулеза.

Галина Пальчик

***

У нас дома 9 мая праздник и застолье, поэтому есть какое-то количество историй, которые остались как постоянные байки и часть ритуала. Дедушка — я почему-то только одного расспрашивала — говорил мало, в основном смешные истории рассказывал (я его однажды пытала для школьного сочинения). А за пару лет до его смерти мы узнали, что он пехотой входил в Освенцим, он об этом говорить не мог.

prichudno

***

У меня дедушка (мамин отчим), который служил водителем, рассказывал, как видел Рокоссовского, и какой Рокоссовский был орел-мужчина.

Олег Лекманов

***

Рассказывала мама. Родилась в конце 1940 года. Отец ушел на войну инженером по наведению мостов. Ее мама осталась с полугодовалыми близняшками на руках и их старшим братом 10 лет. Их увезли в эвакуацию в город Фрунзе. По дороге поезд бомбили, и у мамы от страха пропало молоко. У близняшек началась дистрофия, но выжили. Когда приехали во Фрунзе, выяснилось, что потерялись отцовские продуктовые карточки, которые он им послал. Маме пришлось идти работать на завод, а близняшек оставили на безграмотную деревенскую няньку. Моя мама была худенькой и болезненной, а ее сестра-близняшка Любушка — толстая и румяная. Нянька любила ее больше. Когда началась эпидемия дифтерита, ходили по домам и детей всех поголовно вакцинировали. Нянька считала прививки бесовщиной и отдала врачам только мою маму (все равно не жилец), а Любушку спрятала в шкафу. В результате та умерла. Старший брат в 10 лет, чтобы прокормиться, начал воровать и связался с уличной компанией. Когда в 1944 году мама с двумя уже детьми вернулась в Москву, оказалось, что их квартиру заняли чужие люди. Она осталась с детьми на улице. К счастью, в это время отец вернулся с фронта в отпуск. Он ворвался в квартиру с пистолетом и приказал тем людям выметаться в 24 часа. С войны отец вернулся уже не к жене, ушел к медсестре, с которой прошел всю войну. На ее руках умер в 46-м от последствий тяжелых ранений. Ему было 45 лет.

Maria Suvorova

***