Лисья тень

– Нет, я точно видела ласку с гигантскими ножами, растущими из передних лап! – уверенно заявила я. Я была рада тому, что он мне верит. Рассказывать ему о Кадзекире было страшно. Лучше объяснить все внезапным нападением ёкая, а себя выставить беспомощным невезучим туристом, которого угораздило оказаться не в том месте и не в то время. – Это были не слишком обходительные ласки, – проворчала я, поморщившись, когда ногу обожгла новая волна боли. – Камаитати всегда такие своенравные, или это мне не повезло?

Тацуми со вздохом убрал меч в ножны.

– Идти можешь? – спросил он, не глядя на мою рану. Я кивнула и оттолкнулась от стены. Боль вспыхнула в ноге с новой силой, и я чуть не потеряла равновесие, но стиснула зубы и похромала за Тацуми.

По пути в рёкан я постоянно была начеку – не подует ли вновь неожиданный ветер, не появятся ли ёкаи. Тацуми медленно шел впереди, подстроившись под мою скорость, но не убирал руки с рукояти меча. Я оглядывала крыши, тени и толпы Чочин-Мачи в поисках женщины с длинными волосами, развевающимися на ветру, но даже если Кадзекира со своими саблелапыми ласками была где-то поблизости, то умело скрывалась.

Вернувшись в рёкан, мы по обычаю разулись при входе и пошли искать нашу комнату. Снедаемая любопытством (как, интересно, выглядит комната в рёкане?), я решительно переступила порог – но за дверью обнаружился совершенно обычный номер. Комната с коричневато-желтыми стенами, плотными татами, маленьким альковом и вазой с цветком ириса аямэ была элегантна в своей простоте. Кроватей в номере не было, а вытаскивать футоны [23] из шкафа было еще слишком рано, поэтому посреди комнаты стоял низенький столик, а на нем – поднос с чайником и чашечками. Из чайного носика поднимался пар.

Тацуми закрыл дверь, снял соломенные гостиничные сандалии и поставил их у двери. Я последовала его примеру, и он кивнул мне на одну из подушек, лежащих у стола.

– Сядь, – приказал он, не объяснив зачем и что собирается предпринять. Я послушно и осторожно присела на синюю подушку, стиснув зубы, – нога по-прежнему отзывалась острой болью на любое мое движение.

Тацуми опустился на колени по ту сторону стола, нырнул рукой себе за пояс и достал небольшого размера сверток из цветной бумаги – он мог бы поместиться у меня на ладони. Затем положил сверток на стол и осторожно развернул. Внутри оказалась небольшая горка незнакомой мне зеленоватой пыли. Я зачарованно наблюдала, как он наливает в чашку кипяток, а потом аккуратно добавляет воду в порошок.

– Что… что это такое? – спросила я.

Не обращая на меня никакого внимания, Тацуми принялся смешивать зеленую пыль с водой, пока не получилась паста. Осторожно взяв ее в ладонь, он посмотрел на меня. Взгляд сияющих фиолетовых глаз встретился с моим, и по телу пробежала дрожь.

– Куда тебя ранил камаитати?

Я замешкалась, чувствуя, как ускорился стук сердца под кимоно. Он был так близко! Свиток надежно спрятан под фуросики у меня за плечом, но вдруг он его заметит? Вдруг подберется так близко, что почувствует его присутствие?

Тацуми не шелохнулся, ожидая моего ответа. Его глаза не выказывали никаких чувств, лицо оставалось бесстрастным. Я помедлила немного, а затем осторожно приподняла подол кимоно и показала ему длинную, прямую рану на бедре. Она была ярко-красной, выглядела устрашающе и болела, как десяток осиных укусов, но крови по-прежнему не было. Почему-то от того, что я на нее взглянула, боль только усилилась.

Тацуми даже не поморщился. Плавным движением он обмакнул в зеленую жижу два пальца, потянулся ко мне и уверенно нанес ее на рану.

– Ite! – простонала я и отдернула ногу от одновременно внезапной, головокружительной боли и небрежности человека, сидящего напротив меня. Он посмотрел на меня с удивлением, будто не понимая мою реакцию.

– Это целебная мазь, – пояснил он. – Она ослабит боль и защитит рану от заражения. – Он потянулся к моей ноге, но я снова отпрянула, и он нахмурился. – Тебе что, не нужно лекарство? Необходимо залечить рану как можно скорее, иначе пойдет кровь. Дай мне посмотреть.

– Мне очень больно, – процедила я, вновь приподнимая подол и обнажая перед ним рану. – Может, тебя, Тацуми, ёкаи с серпами уже ранили, но со мной такое впервые, и мне больно. Пожалуйста, будь поласковее.

– Поласковее, – повторил он и снова озадаченно взглянул на меня, как будто впервые слышал об этом понятии.

– Ну да. По-доброму. Нежно. Не так, чтобы мне казалось, что нога вот-вот отвалится, – пояснила я, но взгляд у него по-прежнему оставался непонимающим. Я помрачнела. – Ты что, никогда до этого не лечил раны?

– Лечил, разумеется. Но задача всегда состояла только в том, чтобы как можно быстрее и эффективнее добиться улучшения. Показывать боль – это слабость, ведь все сразу видят твое состояние, а враги могут воспользоваться твоей уязвимостью.

– Вот оно что. – Я начинала лучше понимать моего хмурого и опасного спутника. – Мне кажется, нас по-разному воспитывали.

Он склонил голову и оценивающе поглядел на меня фиолетовыми глазами.

– Тебя не наказывали за проявление слабости после ранения?