Читаем Лисий перевал : собрание корейских рассказов XV-XIX вв. полностью

— Да вот, — ответил Ю, — будто из нашей комнаты воспарили в небо пять змеев, но один из них вдруг рухнул на землю!

— Нас тут пятеро, — возмутился Сегём. — Трудимся, не ленимся. Что ты еще болтаешь о дурных приметах? А ну-ка живо кричи: «Змей, упавший на землю, — это я»! — Ю Чо прокричал эти слова. — Да что это за имя — «я»?! — и Чо снова прокричал, что змей, упавший на землю, это он — Ю Чо.

На следующий год четверо из них успешно выдержали все экзамены, впоследствии стали крупными чиновниками, имели заслуги. И только один Ю Чо до старости терпел невзгоды и, даже ступив на чиновничью стезю, высоко подняться не смог.

УПРЯМЕЦ СИН

Державший вместе со мной экзамены некто Син носил густую рыжую бороду, был мал ростом и горбат. При всем при этом был он человеком дотошным, обладал твердым, как косточка плода, характером и ни в чем, даже в самом малом, не уступал другим.

Когда он стал чиновником в Ведомстве ритуала, в его обязанности входил надзор за актерами-музыкантами и кисэн. Син обходился с ними очень жестоко, и кисэн слагали песни, в которых высмеивали его. А еще Син терпеть не мог съедобных трав и грибов.

— Ну что за вкус у этих вещей? — восклицал он. — И чего это люди их так любят?!

— Господин Син, — смеялись над ним сослуживцы, — конечно же, совсем не такой, как все люди!

Услышал Син как-то пение иволги и говорит:

— Вот красота! Поет птица-хохотун!

— Да ведь это же иволга, — возразили ему чиновники. — Как можно называть ее птица-хохотун?!

— Она поет «хо-хо», — упрямился Син, — значит, она птица-хохотун, а никакая не иволга!

Все чиновники смеялись над упрямством Сина, и кто-то тогда сложил о нем такой стишок:

Ходит с рыжей бородой     карлик-кривобок.Угнетает всех кисэн,      с ними он жесток.Трав съедобных он не ест      и грибов не хочет.Да к тому же у него      иволга хохочет.

СО ТАЛЬСОН[34] И ДОЧЬ ХОНА

Чхон-ги, дочь художника Палаты живописи Хона, красоты была бесподобной. Однажды пришла она по какому-то делу в ведомство. А Со Тальсона — был он молод тогда — после изрядной выпивки со своими сослуживцами как раз доставили туда же. Увидев девушку Хон, Тальсон подошел к ней, сел рядом, в упор уставился на нее и глаз отвести не мог.

А начальником ведомства в то время был первый министр Нам Чи[35]. Заметив Тальсона, разглядывавшего девушку, он сказал:

— Так ли уж велика провинность этого конфуцианца? Живо освободить его!

Тальсон нехотя вышел и сказал с досадой своим сослуживцам:

— Ну что за суд за такой поспешный? Преступнику надо было дать возможность оправдываться. Потом произвести дознание. А то не разобрались даже — прав я или виноват. Ну к чему такая спешка?!

Тальсону было обидно очень, что ему не дали вдоволь налюбоваться дочерью Хона. А приятели его всласть над ним посмеялись.

ХО УНХЫЛЬ[36] ПРИТВОРЯЕТСЯ

Было и такое, что в правление династии Корё первый министр Чо Унхыль притворился сумасшедшим. Тогда в стране назревала смута, и Унхыль хотел избежать беды.

А в то время, когда он был еще губернатором провинции Сохэдо, Унхыль постоянно произносил нараспев: «Амитабхаа-а![37] Амитабхаа-а!» Как-то к нему под окно пришел один правитель уезда, с которым Чо Унхыль был очень дружен.

— Чо Унхы-ы-ыль! Чо Унхы-ы-ыль! — стал нараспев взывать правитель уезда.

— Ты почему это так взываешь ко мне? — удивился Унхыль.

— Вы, ваша светлость, — отвечал правитель, — постоянно взываете к будде Амитабхе, потому что сами хотите стать буддой. Я же взываю к вам потому, что сам хочу стать губернатором!

Приятели посмотрели друг на друга и громко расхохотались.

Случалось Чо Унхылю и слепым притворяться. Вдруг он отказался от должности и занялся домашними делами. А дело-то было в том, что наложница Унхыля вступила в тайную любовную связь с его сыном. Молодые люди частенько прямо перед ним любились. Достопочтенный же притворялся, что ничего этого не видит. Когда же смутные времена кончились, Унхыль потер глаза руками, сказал:

— Глаза мои исцелились, я снова вижу! — и он опять стал во главе семейства.

Обвинив наложницу в распутстве, Унхыль прогнал ее. Сам же поселился в своем сельском доме. Дом этот и поныне стоит ниже переправы Кван.

Потом Чо Унхыль испросил себе должность управляющего постоялым двором при почтовой станции Сапхёнвон. Там он завел знакомство со многими сельскими жителями. Нередко устраивал вместе с ними винопития, запросто садился среди селян, вовсю шутил с ними и развлекался.

Однажды сидел он в беседке. На почтовую станцию прибыло много уволенных чиновников двора, которые переправлялись через реку. Унхыль тогда сложил стихотворение:

В полдень плетеную     дверь открыл.
Людей к переправе     я пригласил.Выходят они из беседки,     молча сидятНа камнях замшелых,     на реку глядят.Ветер в горах     шумел всю ночь —Лепестки по воде      уплывают прочь.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэмы
Поэмы

Удивительно широк и многогранен круг творческих интересов и поисков Навои. Он — РїРѕСЌС' и мыслитель, ученый историк и лингвист, естествоиспытатель и теоретик литературы, музыки, государства и права, политический деятель. Р' своем творчестве он старался всесторонне и глубоко отображать действительность во всем ее многообразии. Нет ни одного более или менее заслуживающего внимания вопроса общественной жизни, человековедения своего времени, о котором не сказал Р±С‹ своего слова и не определил Р±С‹ своего отношения к нему Навои. Так он создал свыше тридцати произведений, составляющий золотой фонд узбекской литературы.Р' данном издании представлен знаменитый цикл из пяти монументальных поэм «Хамсе» («Пятерица»): «Смятение праведных», «Фархад и Ширин», «Лейли и Меджнун», «Семь планет», «Стена Р

Алишер Навои

Поэма, эпическая поэзия / Древневосточная литература / Древние книги
Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги