Лист на ветру

Тем не менее, продолжая думать о Долли, он автоматически сунул руку в карман, и сильно встревожился, не найдя там камня. Он похлопал себя по бедру, и ему не удалось найти там небольшую, жесткую выпуклость сапфира. Не мог же он засунуть его в другой карман, по ошибке?

Он торопливо обшарил карманы, забравшись в них обеими руками как можно глубже… Нет, не камень — но что-то было в его правом кармане. Что-то мучнистое, почти жирное… что за черт?

Он сжал пальцы горстью, и вытащил их из кармана, вглядываясь в них изо всех сил, но было слишком темно, чтобы увидеть больше, чем их расплывчатый контур, не говоря уж о том, что в них осталось. Осторожно потер пальцами друг об друга, и почувствовал на них что-то вроде густой копоти, которая обычно скапливается внутри печной трубы.

— Иисус, — прошептал он, и поднес пальцы к носу. От них исходил резкий запах горения. Но только не нефти, не керосина… однако запах горения был настолько интенсивным, что казалось, он мог бы попробовать его кончиком языка.

Как будто что-то вулканическое.

Господь Всемогущий, какие силы могли расплавить камень, и оставить в живых человека, который нес его на себе?

Что-то вроде того, с чем он встретился среди стоячих камней, вот на что это было похоже.

До сих пор с ним все было в порядке, и особого страха он не испытывал, но теперь… он сглотнул, и сел снова, очень спокойно.

— Теперь попробую прилечь, и заснуть, — прошептал он собственным, обтянутым брюками коленкам.

«Молю тебя, Господи, спаси и сохрани душу мою…»

В конце концов он и в самом деле заснул, несмотря на холод, просто от истощения.

Во сне он увидел крошку Роджера, который почему-то был теперь взрослым мужчиной, но по-прежнему держал в руках маленького голубого мишку, совсем крохотного в его широко раскрытой ладони.

Сын заговорил с ним на гэльском — очень настойчиво, и что-то важное, чего он никак не мог понять — и он, вконец разочарованный, тщетно объяснял Роджеру снова и снова — ради Христа, не мог бы он говорить с ним хотя бы по-английски, нет?

Потом сквозь туман сна он услышал другой голос, и понял, что кто-то и в самом деле разговаривает, где-то совсем рядом.

Он дернулся, и проснулся, пытаясь понять, что было сказано — но ему это не удалось, не совсем.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что тот, кто говорил — казалось, там были слышны два голоса, шипевшие друг на друга, и что-то сердито бормотавшие в споре — действительно говорил на гэльском.

Он сам имел о нем лишь поверхностное представление; его знала мать, но — он задвигался еще прежде, чем смог додумать до конца, запаниковав при мысли, что потенциальная помощь может уйти.

— Хой! — проревел он, карабкаясь — или пытаясь вскарабкаться — на ноги. Злополучное колено никак не хотело подчиняться, и сдавалось как раз в тот момент, когда он переносил на него вес, всякий раз швыряя его лицом вниз, у двери.

Его даже передернуло, когда он в очередной раз упал, и сильно ударился плечом. Глухой стук от падения поставил на споре крест; голоса сразу умолкли.

— Помогите! Помогите мне! — кричал он, и молотил в дверь. — Помогите!

— Ради Бога, можете вы прекратить орать? — произнес низкий, раздраженный голос по ту сторону двери. — Вы что, хотите, чтобы они тут все на нас навалились? Эй, ты, поднеси-ка свет сюда, поближе.

Кажется, последнее относилось к спутнику обладателя голоса, потому, что сквозь щель в нижней части двери просочилось слабое свечение. Засов заскрежетал и отодвинулся; еще усилие, слегка поднажать — и о, радость! — задвижка откинулась к стене. Дверь распахнулась, и Джерри моргнул от внезапного острого луча света, поскольку дверца фонаря была открыта.

Он отвернулся, и на мгновение закрыл глаза — осознанно, как сделал бы в ночном полете, когда его на миг ослепляли вспышки сигнальных ракет, или свечение выхлопов собственного двигателя.

Когда он открыл их снова, с ним в хлеву были еще двое мужчин, и они оглядывали его с ног до головы с откровенным любопытством.

Большущие парни, что тот, что другой, и куда выше и шире в плечах, чем он сам. Один — светловолосый красавчик, другой черноволосый, как Люцифер.

Они были не слишком-то друг на друга похожи, и все же он чувствовал, что они могли быть связаны между собою родством — стоило только мельком увидеть костяк, или, быть может, сходство выражения на их лицах…

— Как тебя зовут, приятель? — мягко спросил черноволосый. Джерри почувствовал в затылке холодок беспокойства, и почему-то одновременно трепет волнения внизу живота. Это была обычная речь, вполне понятная. Шотландский акцент, но…

— МакКензи, Джей, — сказал он, выпрямляясь, и весь обратившись во внимание. — Лейтенант ВВС. Служебный номер…

Какое-то неописуемое выражение скользнуло по лицу темного парня. В первую очередь как будто желание расхохотаться, к чертовой матери — и тут же вспышка волнения в глазах — глаза у него были действительно замечательные, ярко-зеленого цвета, мелькнувшего вдруг при свете лампы.

Но ни то, ни другое для Джерри значения не имело; важно было то, что человек явно что-то знал. Он знал.