Листопад

В бригаде не хватало еще одного человека, сучкоруба.

Бригадир Лиза Чекмарева не раз говорила об этом Ковригину и, наконец, - лесничему.

Буравлев хмурился:

- Людей-то нет! Раньше из колхоза шли, а теперь их оттуда и колом не вышибешь.

- У нас есть добровольцы, - вмешался как-то в разговор Костя.

- Кто?

- Ваша дочка.

Буравлев не отозвался. Он до сих пор не был согласен с дочерью. Но все же в сельмаге купил ей теплую короткую куртку и ватные брюки.

Наташа была вне себя от радости. По нескольку раз примеряла свой новый рабочий костюм. Засунув в карманы руки, лебедушкой ходила по комнате, вертелась перед зеркалом.

И вот пришел день, когда она, заткнув за пояс топор, направилась к лесной дороге.

На делянке все были в сборе. Положив под комель дерева свои узелки с припасами, девушки, будто куры на насесте, уселись на поваленной сосне веселым хороводом. Костя сидел посередине и с серьезным видом рассказывал очередной смешной анекдот об охоте. Он первым увидел Наташу.

- Держитесь, девчата, пополнение идет!..

Смех сразу прекратился. Лиза подошла к Наташе, тихо, чтобы не слышали другие, спросила:

- Топор-то умеешь держать?

- Да вроде в лесу родилась.

- Ты приглядывайся ко мне, - сказала Лиза, - да не торопись. Твое не уйдет. Наработаешься. А так под дерево можешь попасть.

В воздухе остро пахло смолой и хвоей.

Когда было спилено с десяток деревьев и Костя ушел на другой участок, девушки принялись за обрубку сучьев. Стук топоров радовал Наташу. Стараясь не отстать от своих новых подруг, она тоже сильными ударами отсекала сучья. Ей стало жарко.

К середине дня Наташа устала. Взмахи топора становились уже неторопливыми.

Гул трелюющего трактора, стук топоров, короткие возгласы подруг и наплывающие лесные запахи - все это было как давно знакомая, близкая жизнь.

В обед Костя натаскал лапника и, постелив на него ватник, стал угощать салом. Наташа не отказывалась и ела с аппетитом.

- По такому случаю, Наталья батьковна, - смеялся Костя, - требуется отметить.

- Ты на него меньше обращай внимания, - подошла к ним Лиза. - Он у нас непостоянный. Это - ветер. Сегодня одной поет, завтра - другой. Он в бригаде всех перелюбил...

- Нехорошо, Костя, - засмеялась Наташа.

Костя смутился:

- Слушай ее, слушай. Лиза у нас любит шутить.

Кто-то из девушек накинул на Костю платок. Все зашумели. И, толкнув его в снег, навалились кучей малой.

- Клянись, Костя, что верен будешь лишь одной!

Костя еле вырвался.

- Что вы, девки! Разве можно любить одну - жить неинтересно!

- А будет много, Костя, - скоро состаришься!..

К вечеру силы у Наташи иссякли, но она еще крепилась. Домой шла не спеша. Ногам, налитым тяжелой усталостью, приятно было ступать по твердой, утоптанной тропке. Наташа пыталась сжать в кулак набрякшие пальцы и не смогла. Они казались одеревенелыми, не слушались ее. Но она чувствовала в себе другого человека, чем-то сильнее той Наташи...

На вопрос отца - не трудно ли ей было? - она не без гордости ответила:

- Легко только на печи лежится.

2

Темно-серые тучи проносились над лесом. О стены дома разбивался ветер. За окном мельтешили снежинки.

- Ну и погодка! - Буравлев, хмурясь, отошел от окна.

- Февраль - кривые дороги, - Наташа допивала чай.

- Может, денек погодила бы? - снова заговорил Буравлев, вглядываясь в залепленное снегом окно.

От вчерашней усталости болело все тело. Да как не пойти - перед девчонками стыдно. И как папа этого не может понять? Скажут, мол, так и знали, что струсит... Это тебе, девочка, не на вечерку ходить...

В лесу в вершинах дубов по-волчьи завывал ветер. На голову и плечи сыпался снег. Мерзлые сучья были твердыми, не поддавались. Топор звенел, скользил, как по железу. Пот застилал глаза, руки в кровяных мозолях деревенели. Наташа боялась признаться в этом. Боль в руках мешала работать, дерево становилось неподатливым.

"Отец-то был прав, - соглашалась в душе Наташа. - Бросить бы, да как? А работать не под силу".

Только бы выдержать, только бы никто не заметил ее усталости...

Костя испытующе оглядел Наташу и попросил топор.

- О, какой легкий! Ну-ка, попробую, - и он начал отсекать сучья. С веселым лицом он упрямо рубил по дереву, настойчиво продвигался к макушке. И когда была обрублена последняя ветка, тихо, чтобы никто не слышал, сказал: - Ты не очень-то старайся. Одна лес не свалишь.

В этот день работу кончили раньше обычного. Метель начала утихать. Повсюду горбились ослепительно белые сугробы.

Незаметно смеркалось.

"Отец, наверное, поставил самовар", - подумала Наташа. Скорее бы до дому да в постель. Была не усталость, даже тело не ныло, было совсем другое, необъяснимое: не разочарование ли?

У поселка ей повстречалась машина. Свет фар ударил в лицо. Она отшатнулась. Стояла на обочине дороги, закрыв глаза рукой. Машина пискнула тормозами, остановилась. Из кабины выскочил Маковеев.

- Наташа, я тебя не узнаю!

Наташа молчала.

- Ты что молчишь, Наташа? - Он обнял ее за плечи, заглянул в глаза: Ну, скажи?

Было приятно слышать его мягкий, ласковый голос, ощущать тепло его крепких рук.

- Устала я. Работа была трудной.

Маковеев ахнул: