Литератор

Однако, я думаю, что не только поразившие историков всего мира открытия ложности научных и литературных фактов были главной причиной научной позиции Морозова. Его историко-астрономические труды были написаны в крепости, и, хотя счастливое стечение обстоятельств дало ему возможность пользоваться западноевропейскими трудами, основным материалом его изучений в течение долгих лет были Библия и Евангелие, допускавшие и породившие противоречащие друг другу толкования.

Много лет работая над исследованием исторической достоверности легенды о Христе, он написал на эту тему 9 томов (8 напечатаны, 9-й остался в рукописи) Мне удалось прочитать только первый том. Кажется, на его страницах или в другом томе напечатан снимок мумии египтянина, которого он считал наиболее вероятным прототипом Иисуса Христа. Таким образом, он подвергал сомнению легенду о божественном происхождении Христа, считая его вполне реальным историческим лицом с реальной биографией.

Помню его рассказ о посещении Карла Маркса. «Мы увидели почтенного профессора, приветливого, спокойного, встретившего нас очень любезно, но с оттенком академической чопорности. С интересом расспрашивая нас о революционном движении в России, он охотно отозвался на нашу просьбу дать нам несколько статей для „Работника“. В числе их был „Коммунистический манифест“».

Из рассказов о пребывании в Двинской крепости, в которой он провел год за книгу стихотворений «Звездные песни», мне запомнилась забавная история о рукопожатии под водой. Это было в 1912 году, после семи лет свободы и оживленной деятельности, все эпизоды которой трудно даже упомянуть — так они были многочисленны и многообразны. В Двинской крепости ему разрешили купаться в реке Двине. И однажды, когда он заплыл довольно далеко, за ним погнался какой-то толстый человек, которого он принял за охранника. Однако Морозов повернул к «охраннику», и толстый господин, встретившись с ним, сказал ему шепотом, отплевываясь и тяжело дыша: «Позвольте под водой пожать Вашу руку!»

В дни рождения Николая Александровича к нему собирались все ветераны революционного движения конца XIX века. Там были родственники и наиближайшие друзья Дейча, Гершуни и других. Приходилось подчас дожидаться на лестнице тех минут, когда Николай Александрович будет свободен и сможет принять наше поздравление. Лидию Николаевну он всегда целовал, и она говорила, что это было очень приятно: «У него такая мягкая, приятная бородка». С мужчинами не целовался. Потом Ксения Алексеевна читала поздравления, полученные от Веры Фигнер, и показывала том ее «Воспоминаний», надписанный кратко, но выразительно: «Николаю Морозову — Вера Фигнер». И Ксения Алексеевна прибавляла, смеясь: «Петру Первому — Екатерина Вторая».

Однажды Ксения Алексеевна рассказала нам о том, как она (это было в усадьбе Борок) вымыла волосы и, повязав голову полотенцем, сидела на веранде. Николай Александрович, проходя мимо, подсел к ней, любезно поздоровавшись, и стал расспрашивать: «Давно ли вы к нам приехали? Нравится ли вам у нас? Как ваше имя-отчество?» и т. д. Ксения Алексеевна всплеснула руками в отчаянии: «Лапочка, да ведь это же я! Ты меня не узнал?» — «Фу, Ксана! — сказал Николай Александрович. — Зачем ты так странно вырядилась и нацепила эту чалму?»

Мои воспоминания (далеко не полные) стоит закончить рассказом моей дочери Наташи, тогда школьницы третьего класса. Однажды она вместе со своим классом пошла на экскурсию в Петропавловскую крепость. И когда учительница говорила о Морозове, Наташа сказала: «Я его знаю, он бывает у нас», — одноклассницы побили ее за вранье. И действительно — в это было очень трудно поверить.

Он рвался во все рискованные мероприятия. Он вызывался помочь друзьям, устроившим взрыв поезда с целью убийства Александра Второго. Когда поднимался вопрос о спасении товарища, он первый брался за дело, даже если ни у кого не было надежды на успех. Страха смерти он никогда не испытывал. А смерть за свободу считал естественным концом жизни каждого революционера.

Письма

(В. Каверин — Л. М. Эренбург, Л. И. Славину)

Л. М. Эренбург

16/I—1936

Дорогая Любовь Михайловна!

Извините, что так долго я не отвечал Вам. Ваше письмо не застало меня в Ленинграде. Вот уже две недели, как я в Старом Петергофе, куда уехал работать и где по целым дням катаюсь на лыжах.

Вы меня благодарите, а я, между тем, виноват перед Вами: 1. Не прислал «Франсуа Вийона» Антокольского, и 2. Не прислал фото северных художников. Как только вернусь, постараюсь сразу же сделать то и другое.

С большим трудом я прочитал «Черную кровь» — я слишком плохо знаю французский язык, чтобы читать такие книги. То, что я понял, — понравилось, хотя все это от меня сейчас на тысячу километров. Я прочел очень толковую статью Савича об этом романе. Вообще же, меня занимает сейчас «размещение», а не «смещение» вещей во времени и пространстве, и Тургенев, например, кажется мне писателем первоклассным.