Есть рассказ Яковлева о чекисте, который влюбился в советскую барышню. Этот чекист ездит с барышней и со своими приятелями по Волге. Приятелям его флирт не нравится. Чекист поднимает барышню на руки и хочет бросить ее в воду. Полная инсценировка Стеньки Разина и княжны.
Но автор ничуть и не скрывает этой инсценировки. В начале рассказа говорится о том, что этот чекист — прямой потомок волжских бунтарей.
Конечно, чекист и барышня могут казаться похожими на Стеньку Разина и княжну; но познавать чекиста и барышню через художественный образ Стеньки и княжны — это не значит их познать, а значит затемнить дело, потому что не в том суть, что какой-то ответственный работник, будь то Стенька Разин или чекист, хочет бросить свою любовницу в Волгу, а в том, почему именно этот сегодняшний человек с сегодняшней советской барышней попадает в такое положение. Важны не общие черты, не общая схема, а индивидуализация факта; именно то, что отличает этот факт от похожих фактов, — важно для познания, а не то, что их художественно-схематически объединяет.
Проводить параллели — самое легкое и самое бесполезное дело. Сравнивали Ленина с Петром Великим; можно сравнить Троцкого с Александром Македонским, но толку от этого никакого не будет. Между тем, для неискушенного человека, для молодого рабочего или крестьянина, попадающего в литературную обстановку, этот примитивный способ мышления литературными образами кажется чрезвычайно привлекательным. Ему кажется, что если он сравнивал чекиста со Стенькой Разиным, то он совершил какой-то познавательный акт, что он что-то кому-то, и себе в первую очередь, объяснил. Между тем, повторяю, он ничего не объяснил, а только еще больше затемнил дело.
Очень скучно и очень неинтересно собирать факты, вдумываться в эти факты, связывать их; гораздо эффектней и гораздо проще написать бутафорскую повесть, в которой все было бы как в опере, как в театре. Но бутафория при всей своей внешней занимательности и эффектности рано или поздно скажется, и бутафорские повести и рассказы, которые, может быть, в первый момент их появления и производят некоторое впечатление, забываются очень быстро, а фиксация и монтаж фактов остаются навсегда.
О. Брик. Почему понравился «Цемент»
Судя по всему, «Цемент» Гладкова понравился.
Мы не знаем, как реагирует на него массовый читатель, но официальным критикам, рецензентам, библиотекарям, культпросветчикам, агитпропщикам и прочим завлитам «Цемент» понравился безусловно.
А между тем, книга плохая.
Понравилась плохая книга.
Случай, конечно, не единственный. Думаю, что всякий, мало-мальски знакомый с историей литературы, насчитает сотню таких случаев.
Но отсюда вовсе не следует, что можно к такому случаю отнестись легкомысленно. Списать его за счет человеческих ошибок и на том успокоиться. То, что плохая книга понравилась, — тоже литературный факт и требует внимательного к себе отношения.
Итак: чем плоха книга Гладкова «Цемент» и почему она все-таки понравилась?
В «Цементе» две темы: 1) Глеб строит завод и 2) Даша строит новый быт. Обе эти темы ничем друг с другом не связаны, если не считать общего словечка «строит» и того, что Даша — венчанная жена Глеба.
Связь могла бы быть разная. Глеб строит завод, и вместе с этим строится и его личная жизнь. Этого нет. Завод достроен, а жена от него уходит. Или: Глеб так увлекся строительством завода, что не заметил, как разрушалась его семья. И этого нет. Даша принимает самое горячее участие в работе Глеба. Или: строительство завода и строительство личной жизни — вещи несовместимые. Тоже нет. По мере успеха дела отношения супругов как будто улучшаются. И так далее.
Получается: пока Глеб строил завод, от него ушла жена. И все.
Конечно, в жизни таких случаев сколько угодно. И если бы «Цемент» был биографией реально существовавшего Глеба, то ничего не скажешь. Надо рассказывать так, как было. Но «Цемент» не биография, а литературный вымысел, и поэтому уместно спросить, зачем понадобилось в одну повесть включать два вымышленных, ничем между собой не связанных факта? развивать две, совершенно не имеющих друг к другу никакого отношения темы? Читатель непременно начнет эту связь разыскивать. А ее, оказывается, вовсе и нет.
Глеб восстанавливает завод. На его пути всевозможные препятствия: несознательность рабочих, расхлябанность ячейки, бюрократизм партийных верхов, саботаж спецов, набеги белых. Но Глеб преодолевает все эти трудности с необыкновенной легкостью, и завод восстановлен.
Мы знаем, как в действительности восстанавливались заводы. Какие были трудности и какая шла борьба доводов за и против. Об этом говорят докладные записки и протоколы любых экономических совещаний.
У Гладкова нет самого хода борьбы, нет усилья. Препятствия даны, как барьеры на скачках. Гоп! — и перепрыгнул. Гоп! — и еще раз перепрыгнул. Скачка с препятствиями, а не действительное преодоление тяжелого пути.
Глебу говорят: «Кому теперь нужен ваш цемент?» Глеб отвечает: «К чертовой матери! Надо бить строительством и борьбой за восстановление хозяйства!»