Литературная матрица. Учебник, написанный писателями. Том 2

Мы стоя спим в густой ночиПод теплой шапкою овечьей.Обратно, в крепь, родник журчитЦепочкой, пеночкой и речью.Здесь пишет страх, здесь пишет сдвигСвинцовой палочкой молочной,Здесь созревает черновикУчеников воды проточной.Крутые козьи города,Кремней могучее слоенье;И все-таки еще гряда —Овечьи церкви и селенья!

Им проповедует отвес,Вода их учит, точит время,И воздуха прозрачный лесУже давно пресыщен всеми.Как мертвый шершень возле сот,День пестрый выметен с позором.И ночь-коршунница несетГорящий мел и грифель кормит.С иконоборческой доскиСтереть дневные впечатленья,И, как птенца, стряхнуть с рукиУже прозрачные виденья!

Плод нарывал. Зрел виноград.День бушевал, как день бушует.И в бабки нежная Игра,И в полдень злых овчарок шубы.Как мусор с ледяных высот —Изнанка образов зеленых —Вода голодная течет,Крутясь, играя, как звереныш.И как паук ползет ко мне —Где каждый стык луной обрызган,На изумленной крутизнеЯ слышу грифельные визги.

Ломаю ночь, горящий мел,Для твердой записи мгновенной,Меняю шум на пенье стрел,Меняю строй на стрепет гневный.Кто я? Не каменщик прямой,Не кровельщик, не корабельщик, —Двурушник я, с двойной душой,Я ночи друг, я дня застрельщик.Блажен, кто называл кременьУчеником воды проточной.Блажен, кто завязал ременьПодошве гор на твердой почве.

И я теперь учу дневникЦарапин грифельного лета,Кремня и воздуха язык,С прослойкой тьмы, с прослойкой света;И я хочу вложить перстыВ кремнистый путь из старой песни,Как в язву, заключая в стык —Кремень с водой, с подковой перстень.

Это стихотворение исполнено танцующей легкости, но за этой легкостью скрывается высшая степень смысловой плотности. Иррациональность и случайность образов здесь иллюзорны: Мандельштам, как хорошо видно по сохранившимся черновикам, тщательно выверял каждую строку и каждое слово «Грифельной оды». Высшая степень творческих возможностей человека в своем осуществлении часто дает продукт, с виду нерукотворный, подобный явлениям природы, такой, который, как кажется, нарочно не выдумаешь. Все напряжение творческой работы в нем незаметно — кажется, что написанное получилось само собой. В стихотворении говорится и об этом: об ученичестве у природы, необходимом поэту и вообще культуре.

Само название оды и образ грифеля, мела — отсылка к последнему стихотворению Г. Р. Державина, «Река времен в своем стремленьи…», написанному мелком на грифельной доске[286]. «Звезда с звездой — могучий стык, /

Кремнистый путь из старой песни» — отсылка к «Выхожу один я на дорогу…» Лермонтова. В стихотворении Мандельштама лирический герой тоже движется — через время — по вертикали — в гору: «Крутые козьи города, / Кремней могучее слоенье, / И все-таки еще гряда — / Овечьи церкви и селенья!» Поэтическим голосом (горящим мелом) он связывает прошлое и будущее в этом восхождении, жаждет преодолеть угрозу забвения, сформулированную Державиным: «Река времен в своем стремленьи / Уносит все дела людей / И топит в пропасти забвенья / Народы, царства и царей. / А если что и остается / Чрез звуки лиры и трубы, / То вечности жерлом пожрется / И общей не уйдет судьбы».

По Мандельштаму же, поэт объединяет времена («Обратно, в крепь, родник журчит / Цепочкой, пеночкой и речью»), своим творчеством преодолевая разобщенность бытия, — поэзия сохраняет неподвижным в памяти течение реки времен, подобно тому, как грифельная доска продолжает веками хранить полустертые строки.