Читаем Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее полностью

Я объявил в начале, что собираюсь проанализировать политические различия между обоими авторами. А сам все еще говорю о параллелях. Мне немного неловко, но обойтись без этого я не мог. Что оба они не были социалистами, об этом следовало сказать со всей ясностью. Ни тот, ни другой никогда не считал классовую борьбу главным двигателем мировой истории, не рассматривал захват власти пролетариатом как неизбежную грядущую революцию и начало спасения мира. У Фриша восхищение Брехтом всегда сочеталось с отчетливым дистанцированием от брехтовского марксизма. Дюрренматт же до последних дней жизни работал над тем, чтобы «свести счеты» с Карлом Марксом. Когда он умер, на его бюро нашли маленькую моторизированную фигурку Маркса, которую можно было завести, и она начинала с жужжанием ездить по кругу. Обоим писателям, одновременно, Лейпцигский университет — вскоре после Поворота 1989 года — предложил почетную докторскую степень. Фриш отказался. Он не доверял «повернувшейся» Восточной Германии и боялся, что его попытаются использовать, чтобы создать алиби для каких-то гэдээровских функционеров[251]

. Дюрренматт, наоборот, согласился. Потому что хотел на развалинах ГДР произнести заключительную речь о Марксе.

Теперь, наконец, о различиях: Фриш был либералом, Дюрренматт — консерватором, к этому сводится мой тезис. В чем же именно заключается принципиальное различие? — Принципиальное различие заключается в понимании истории, мировой истории, и ее процессуальной структуры. Называя Фриша либералом, я использую понятие либеральный

не в том расплывчатом смысле, который в сегодняшней общественной жизни является общепринятым. Я исхожу из его первоначального значения. Это понятие укоренено в политических идеях эпохи Просвещения, которая привела к двум великим революциям, американской и французской. Слово либеральный, хотя и возникло в первые годы XIX столетия, но по смыслу соответствует убеждениям участников тех двух революций, которые одолели феодализм и сформулировали свои принципы в двух документах о правах человека: в «Декларации независимости» от 4 июля 1776 года и в «Декларации прав человека и гражданина» от 26 августа 1789 года.

Неотъемлемой частью либеральных убеждений является вера в то, что отдельный человек — а значит, в долгосрочной перспективе, и все человечество — может стать лучше. Люди могут и должны перейти от нынешнего, плохого, состояния к некоему будущему, лучшему, состоянию. Возможность совершенствования — так это обозначалось. Эта идея вдохновляла людей XVIII столетия. Борьба либеральных бюргеров за свою политическую, экономическую и религиозную эмансипацию предполагала в качестве предпосылки веру в то, что мир можно совершенствовать. Всемирно-исторический процесс в целом понимался как путь к свободе, и даже отдельный человек полагал, что он движется по этому пути. «Развитие» и «образование», два ключевых понятия той эпохи, могут быть осознаны только на этом фоне. Мир может стать лучше и станет лучше. Через индивидуальную эмансипацию люди когда-нибудь придут к эмансипации всех. Если отдельный человек способен вести свободную и разумную жизнь, то в конечном счете этому научится и все общество. Итак, либерал мыслит в категориях прогрессирующего улучшения жизни, то есть он верит в возможность постепенного освобождения людей от состояния политической, идеологической и экономической зависимости — освобождения, происходящего по взаимному согласию сторон (а если необходимо, то и достигаемого в результате борьбы). Он воспринимает цивилизацию динамически: как процесс прогрессивного развития, обеспечиваемого деятельностью отдельных индивидов и их служением обществу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная Гельвеция

Похожие книги

Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное