Литературные и журнальные заметки

Итак, сам «Современник», несмотря на все его чрезвычайные достоинства, далеко не таков, каким должен быть, по идеалу г. Киреевского, настоящий русский журнал! Где же искать его? А вот послушаем г. Киреевского; он укажет нам, где лежит якорь спасения: «С некоторого времени в одном уголке литературы нашей начинается уже важное изменение» и т. д.

{17} Этот уголок ни больше ни меньше, как – «Москвитянин»! Важное изменение

– ни больше ни меньше, как коренное преобразование всей русской литературы: благодаря «Москвитянину» наша литература скоро совсем перестанет быть подражательною и в оригинальности не уступит ни французской, ни английской, ни немецкой. И все это сделает «Москвитянин» и его сотрудники!.. Мы думали, что наша литература еще со времени появления Пушкина обнаружила живое и небесплодное стремление из подражательной стать национальною; мы думали, что в этом отношении заслуги Пушкина безмерны и что в Гоголе русская литература имеет самого национального писателя… Мы обманывались: до «Москвитянина», преобразованного в нынешнем году, не было русской литературы: она начинается с него, с января месяца 1845 года!..

«Теперь (говорит автор статьи) уже не может быть ни вольтерианцев, ни жан-жакистов, ни жан-павлистов{18}, ни шеллингианцев, ни байронистов, ни гетистов, ни доктринеров

{19}, ни исключительных гегелианцев: теперь каждый должен составлять себе свой собственный образ мыслей, и, следовательно, если не возьмет его из всей совокупности жизни, то всегда останется при одних книжных фразах»{20}

.

Вот что правда, то правда! Только нельзя и эту правду принять безусловно, без всяких ограничений. Конечно, иметь свой образ мыслей лучше, нежели жить чужим убеждением; но это для того, кто может иметь свое убеждение, ибо способность иметь свое убеждение есть своего рода талант, который дается природою. Есть люди, которые только до тех пор и умны, пока их одушевляет мысль увлекшего их авторитета. Но как скоро они выдумают какое-нибудь свое собственное убеждение, родят свою собственную мысль, – тут их и гибель! Чем нелепее эта мысль, тем с большим фанатизмом веруют они в нее. Если им случится найти человек десяток послабее себя, тогда они видят в себе великих реформаторов и в своей мысли – возрождение мира.

Жаль, очень жаль, что такой умный, ученый и талантливый писатель, как г. Киреевский, до такой степени допустил себя увлечься убеждением в истинности своего странного и неопределенного направления, что отказывается от способности не только отдавать должную справедливость людям, не разделяющим его убеждений, но даже позволяет себе выдумывать на их счет небылицы! Или уж таково свойство литературной его доктрины, что ее нельзя иначе защищать, как несправедливостью и неправдою?.. В таком случае еще больше жаль, что такой писатель, как г. Киреевский, увлекся таким жалким литературным убеждением!..

Нет, мы с гордостию можем сказать о себе, опираясь не на словесные уверения, а на печатные факты, что мы не так действуем, не так развиваем свои убеждения, каковы бы они ни были. Мы умеем отдавать должную справедливость и людям противных нам убеждений, и сочинениям, писанным не в нашем направлении. Г-н Киреевский лучше, нежели кто-нибудь другой, должен это знать: ссылаемся на статью г. Ярополка Водянского во второй книжке «Отечественных записок» за нынешний год{21}. Зато, когда является книга в нашем духе, в нашем направлении, но запечатленная ограниченностью и бездарностию, – от нас нет ей пощады. Иначе и быть не может: мы глубоко убеждены, что истина должна защищаться только истиною и что ложь – самый опасный союзник истины, друг, который хуже врага…