Утреннее пробуждение было тягостным. Ноги ныли, в пояснице покалывало, но по сравнению с треском в голове это был сущий пустяк. Терентия Павловича утешало только то, что он проснулся дома и то, что в холодильнике кажется была водка…
И тут дверь открылась, и на пороге возникла Алла Степановна. Добрая, улыбчивая и домашняя. Без вчерашней полночной придури.
-Доброе утро, милый, -сказала она, чмокнув Палыча в небритую щеку и поставила на столик у кровати подносик. Рюмка водки и соленый огурец. Терентий Павлович глянул на огурец, на рюмку, на Аллу и сердце его екнуло. На пальце Палыча было обручальное кольцо. Он не знал наваждение это или нет и не имел охоты разбираться. Ясно было только одно: необходимо опохмелиться так как впереди очень тяжелый день.
Артём Новиченков
5 (3+2)
В телефонной трубке были безответные гудки, когда мой алогичный маршрут по квартире привёл меня в кухню. В телевизоре несмешно смеялись. Гудки оборвались: – Алло! – прозвучала она. – Привет. А я вот решил тебе позвонить… – А! это опять ты! Зачем ты мне названиваешь? – Я… – Ну? зачем? Ну что ты привязался ко мне?! – Я хотел сказать, что я завтра… – Что? Ну что такое? Ты оставишь уже когда-нибудь меня в покое?!.. – Ника. Я завтра умру. И я позвонил, чтобы просто услышать твой голос. Молчание. – Ты один? – Да. – Я сейчас приеду. И она бросила трубку. Ника знала, что я не шучу. Она знала меня всего, как перчатка руку, и её вопрос «Зачем ты мне звонишь?» на самом деле звучал как «Почему я опять ему ответила?». Конечно, я напугал её. Я совсем не хочу завтра умирать, но другого способа её увидеть у меня нет. Через полчаса она приедет. Ника всегда брала такси до моего дома, потому что метро ночью не работает. Это так просто и понятно. Спустя тридцать минут я услышу звук подъезжающей машины, хлопок двери, её шаги по асфальту, потом мысочками сапогов на шпильке по маленькой лестнице до подъезда. Она позвонит в дверь, которую я аккуратно открою, и, не снимая одежды, кинется мне на шею, начнёт целовать кроткими, тёплыми поцелуями и рыдать. Я обниму Нику за талию, сожму свои губы и её в объятьях, и закрою глаза. Я закрою глаза и сфотографирую нас от третьего лица. Затем она распустит наш бутон на два лепестка и даст мне снять с неё шубку. А после, на кухне, у нас состоялся разговор, не записанный ни на один диктофон, кроме памяти. Ника сидела на камне электроплиты и пила тёплый чай, грея о чашку руки. Так пьют чай в рекламах женщины с тёмными волосами, одетые в серый свитер. Она делала глоток и спрашивала своими красивыми муаровыми губами у меня разные вопросы, на которые я что-то мямлил. – Скажи, отчего ты умрёшь? – Не знаю. Только чувствую. Я написал на бумажке слово «смерть» и съел её. Тошно мне жить. – Вот как. А я тебе верю… – Знаю. Я всё
Никита Ворожищев
10 драматических этюдов
«Окно»
В окне появляется силуэт человека, останавливается напротив.
Человек открывает окно и проникает внутрь комнаты.
Он в плаще, в шляпе, с чемоданом.
Человек закрывает за собой окно, занавешивает шторы, вешает шляпу на вешалку, включает торшер, кладет чемодан в тумбочку, снимает с себя плащ — оказывается в одной пижаме.
Подходит к холодильнику, открывает дверцу, достаёт оттуда вешалку, надевает на неё плащ и вешает обратно в холодильник. Туда же ставит ботинки.
Потом открывает шкаф, шарит в нём рукой, достаёт оттуда бутылку с напитком и что-то съестное, завёрнутое в газету.
Затем включает телевизор (изображения мы не видим, он отвёрнут от нас), и садится на кровать — ест, запивает и смотрит в телевизор.