Весь остаток времени, выданного на лето, Мы придуривались, как будто бы так и надо: Появлялись под утро, тут же щелком заряда Вылетая из душа, не завтракав и не спав. Весь режим - круглосуточно в поисках сигареты, У гитары не строит лад, посидели с братом, Стычки возле Арбата, как в девятьсот лохматом - Бинтовали, как водится, не закатав рукав. У соседей орёт "гражданка", за стенкой - отчим, Сговориться насчет концерта - окей, заскочим, Перепишем, запишем, с драйвом и чтоб почетче: Репетиции в гараже до шести утра. Разругались кто с кем, будь мол лучше и стань мол проще, Помирились, поплакали, выпили, взвыли, вобщем - Я строчил что-то про сюртук и ночную площадь, И потом до потери пульса про них орал. Где-то в августе, город, заплеванный и уставший, Зачадился, обрюзг, закашлялся серой кашей, Материнским смешком в ладонь - "Заблудился, старший? У тебя ж до сих пор ни студенческого, ни прав!" Кирпичи холодили затылок, закат струился, Я вжимался в подъезд отстрелянной серой гильзой, Злился, скусывал фильтр и холодел от мысли, Что опять потерял тебя, так и не отыскав.
***
Граются вороны, солнышко смотрит стыло. Скол малахитовый влажно блестит в руке. К носу поджав колени, сидит Данила, Ключик у сердца - висельник на шнурке. Что же ты, мальчик, ключик не вышел весом? Не отпираются каменные шатры? В горьком ручье на подворье седого леса Больше не сыщешь ящеречьей норы? В белые волосы спрячется мышь-полевка, К белой рубахе стянутся ковыли. Где же ты только, мальчик, сменял подковку, На серебристый ключ от чужой двери? Красные девицы ленты пускают в воду, Бодро сигают лешие вдоль болот... Мальчик лежит, откинувшись на колоду, И малахиты снов переходит вброд.
Екатерина Комиссарова
РОМАШКА, РОЗА, ЛЕВКОЙ
за ромашками глаз не вижу, за увядшими – где лицо? кто-то выжил, каленым выжег, розмарином и чабрецом, белым пологом, черной птицей, красным заревом в небесах. где же лица? Христу молиться на охрипшие голоса. что же, Боже, нам делать, что же? мало веры, души, огня? язвы черные выжгли кожу на исходе второго дня. лица в розах. глаза в левкоях. сжалься, Боже, да огради! дай намучившимся покоя, за оставшимися гляди. где же лица? – в шипах и листьях, бродят тени, им нет числа: жгите листья, сжигайте чисто – чтоб ни ниточки, ни узла, и ни ногтя, ни волосинки. люди, люди, тела, тела! негашеная известь – синим, ни избавила, ни спасла. на чужое добро – не зарясь, в полымя окаянный скарб. мы раскаялись! мы покаялись! так не гневайся свысока! с неба – холодом, в землю – городу. Богу, гордому – высота. красным заревом небо вспорото. лица мертвые. да в цветах.
АВГУСТ
опротивело все. август медленно чешет на запад. в сентябре (у тебя) день рожденья, мне нечего подарить. я теряю себя, я теряю даже свой личный запах, по которому, как по следам, (тебе) было б удобно ходить. в волосах – плавят золото. взгляд становится колким и синим. как бы за легким дыханьем не потерять предпоследний вздох. если ты хочешь, чтоб я захлебнулась в тине, просто легко надави на жалость, она прямо по центру, ты мой ты бог… нечего раздражаться, дрожать, как драже монпансье – на жестяной тарелочке запоздалых за-летних дней. мне сейчас показалось, что будь ты рядом – я тебя тут же съем, вместе с твоей (такой мне родной) любовью, что спит на дне. сети, тятя! держись, я вытягиваю. я все еще верю в тебя, я тебя вытяну, солнце, падающее за розовый горизонт. я думала, даже душа моя вытрепалась суховеем в степях, думала, сердце сжарится до угля в этот мертвый сезон - ан-нет! – я все еще собираюсь жить, назло всем ветрам, назло всем поветриям, что носят по воздуху злые слова! …но вечером этого лета кто-то добрался да нашего до костра – и пылает сухая трава. но: между этим проклятым летом и слишком прозрачной осенью я ненавижу твой голос, ставший в мгновение ока каким-то чужим. проклинаю мягкую хвою под корабельными соснами, где нежность твоя деревянным божком возлежит, ненавижу даже чужую мать, что руками вырвала счастье мое из груди, что я снова пытаюсь нарушить христову заповедь «не укради», но ты мой: всеми правдами и неправдами я тебе сети буду плести, я тебя вытяну… я люблю тебя за двоих, и ты это мне прости.
ГОРОД, ЗАКОВАННЫЙ В СИНИЙ
ПРОСОЛЕННЫЙ ЛЕД