Литерное дело «Ключ»

– Обманете, – сказал вдруг. Захотелось услышать, что ответит.

– Нет… – Цербер покачал головой. – Мне удастся убедить вас, что нам выгоднее отпустить, нежели удавить. Пример: глупая затея привезти сюда вашу жену и детей – кстати, ясно же всем было, что все у вас кончено! – завершилась крахом, чем же еще? Но в памяти останется встреча, дети запомнили – кстати, дети у вас пустые, кругозор нулевой. Нам что же, и бывшую жену, и детей… А? – слишком много, вот что. Бросьте. Вы и так все скажете. Все говорят. Исключений не бывает. И Ежов рыдал, и Абакумов плакал. И до них, и после них, и всегда. Есть сила, которую не переспоришь.

– А я не заплачу. Не дождетесь. Прикажите увести.

«Пиджак» проводил молчаливым взглядом. В глазах все: сожаление, удивление и сочувствие даже. Но это, наверное, так, самообман. Обратная дорога показалась короткой, опускаясь в люк под настороженным взглядом охранника, подумал, что наладившийся было записочно-односторонний роман наверняка прекратится. Не в чем будет записки пересылать…

Со следующего утра рацион уменьшился вдвое, никаких посланий не последовало. Равнодушно сжевал кусок черствого хлеба и выпил стакан несладкого чая. Они начинали исполнять свои угрозы. Лампочка под потолком погасла, еще один день прошел совсем без пищи. Слова лениво перекатывались, словно мелкая галька под ударом волны, но мыслей не возникало. Разве что стихи старые звучали в ушах, Есенина, некогда любимого поэта. «Да, теперь решено: без возврата я покинул…» Что? Кого? Почему? В один момент, нет – в миг единый жизнь рассыпалась кубиками, которых более не собрать. И что она была, жизнь эта… Всегда без малейших сомнений казалось, что на острие борьбы и что ох как важно и ох как здорово, есть в государстве действительно серьезные, озабоченные люди, не жалеющие, не щадящие себя ради великих, вечных истин, ради великой и столь же высокой идеи, ради мальчиков и девочек, по утрам идущих в школу, ради их пап и мам, бабушек и дедушек, ради всего того, что зовется удивительно звучным словом «отчизна», и он, Василий Абашидзе, – один из них… Так всегда казалось – нет, в этом была уверенность, неизбывная, гордая… Вот, все пришло к тому, с чего некогда началось: подвал ЧК.

Складывалась формула, ее только не хотелось обосновывать. Чего там… Все было. Беспристрастная история Системы еще не написана. Может быть, ее и не напишут никогда. Да и кто положит на чашу весов то огромное… Нет – немногое, что и в самом деле удалось сделать. Или сделать и вообще ничего не удалось? И Система существовала только для того, чтобы прикрывать собой горстку бездельников и авантюристов? Неумных вещателей и чревовещателей, жуиров, любвеобильных козлов, которые менее всего думали о пасомом стаде и более всего – о морковке, которая качалась впереди их носа и звала… В бездну она звала, вот что.

Стало обидно. И стыдно. Вот бы эти самые мысли – раньше. Понять. Осмыслить. И помочь тем, кто без причины загнан в угол, как это сделал неведомый и бесстрашный парень из Москвы. А теперь – поздно. Пусть даже случится чудо, и все выйдет, и получит он миллионы Романовых. Стать новым мировым благотворителем? Потчевать науку, искусство, приходить на помощь бедным и сирым, спасать животный мир – благородная деятельность… Или зажить жирной, скучной жизнью рантье – с виллами, авто, личным самолетом, – только ведь что может быть скучнее? Ворье пишет на груди: «Нет счастья в жизни». Великая, пусть и мрачная правда. Впору самому написать. На чем бы только…

Люк на потолке открылся, забрезжил свет, повисла веревочная лестница. И девичий голос проговорил испуганно: «Мне вас не поднять. Постарайтесь сами…» Был слаб, но взлетел, как мартовский кот. Убьют на месте? Все равно – выход. Вера Фигнер тридцать лет гнила в Шлиссельбурге, потому что верила: придет настоящий день. Человек, который не верит больше ни во что, должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Вот она, Мата Хари местного значения. Испуганная, руки дрожат, но выглядит ничего, даже лучше, чем на оттиске. «Идите за мной, только тихо. Сбросьте ваши ботинки, у них каблуки стучат…» Безропотно пошел следом, некстати вспоминая о козле, идущем за морковкой. Плевать. Иного выхода нет. Если она провокатор, подстава, выйдем – сейчас это главное – на волю. А там посмотрим. Какое прекрасное слово…