Литерное дело «Ключ»

Спустился по лестнице. Мертвая тишина. Никого. Толкнул двери – улица убегала вниз, к озеру, над крышами домов жизнерадостно струящийся кончик, фонтан весело взлетает и падает, чтобы через мгновение снова взвиться и доказать всем, что жизнь не кончается, как бы того ни захотелось вдруг.

Подозвал такси, велел ехать к аптеке. Перед железной дорогой, пересекающей город, у вокзала, решил идти дальше пешком. У стеклянного магазинчика сгрудились мексиканцы, их было человек двадцать, а может, и больше, одетые подчеркнуто национально – в огромных соломенных шляпах, размашистых цветных брюках, накидках-пончо, платках, облегающих смуглые шеи, – они поднялись с асфальта, будто по команде, у женщин, одетых столь же забористо и цветасто, появились в руках бубны, у мужчин – гитары, грянула нездешняя, раздирающая душу мелодия, и голоса слились в один, невероятного тембра, расходясь и вновь сливаясь. Слов не понимал, но о смысле догадаться нетрудно было: тоска, несбывшееся, которое уже не зовет, не манит, потому что его просто нет. Они слаженно, ритмично пританцовывали, дробь от высоких каблуков будто дырявила асфальт, завороженные зрители слаженно били в ладоши и подпевали от души, ничего не понимая. Великое единство человечества…

Зашел в аптеку, ему обрадовались, бросились обнимать, с трудом отбивался от радостно прослезившихся сотрудников. Сцена напоминала нечто из романа прошлого века, и, чтобы поддержать эту вдруг возникшую атмосферу, поднял руку, призывая к молчанию, и произнес взволнованно-благодарный спич. «Я уезжаю надолго. – Слова находились точные, единственно возможные. – Я оставляю вместо себя месье Крюшана, любите его и подчиняйтесь ему. Он – старший провизор, знаток лекарств и человеческих душ. С ним вы не пропадете. Я должен ехать. Простите меня, друзья».

Они не задавали вопросов, женщины утирали глаза платочками, когда двери закрылись, подумал, что сюда уже больше никогда не вернется. Оставалось еще часа три до ее предполагаемого возвращения, решил зайти в кинотеатр. Зал был пуст – только где-то посередине сидели два человека. Погас свет, замерцал экран, то была французская шпионская комедия, герои стреляли, целовались, занимались любовью, за ними следила контрразведка, отсекая от главного героя всех по очереди. Когда остался совсем один, на бульваре догнали двое в штатском: «Все кончено, месье Жако». – «Да». Жако молча протянул руки, замкнулись наручники. Эта дурная постановка и слово «конец» отозвались в сердце почти отчаянием. «Да что со мною?..» – спрашивал и не находил ответа; возвращаться в квартиру, которая грозила вот-вот превратиться в отвратительный театр жизни, не хотелось, на мгновение засомневался даже: а стоит ли идти? Но представил себе суровое лицо Валентины, обиду во взгляде – и, кляня себя за неведомо откуда взявшееся малодушие, направился к служебной. Время еще оставалась, решил зайти в храм. И вдруг ощутил пустоту и равнодушие. «Господь, – подумал. – Зачем он мне? Он – сам по себе, я – сам. Нас ничто не соединяет и, сказать по совести, никогда не соединяло. Все, что бывало прежде, – это ведь сплошное притворство, прикрытие гнусной сути». Почему-то стало легче, словно покаялся.

У дверей дома тихо было, ни души, поднялся на лифте без опаски. Тщательно осмотрел все комнаты, проверил фотоаппарат, штатив, даже к ложу любви подошел и брезгливо тронул указательным пальцем. Потом достал из холодильника банку пива и выпил с невиданным прежде наслаждением – залпом. На последнем глотке и прозвучал мелодичный дверной звонок. «Ага… – догадался, – это она убеждает его и себя, что здесь никого нет. Но – зачем? В такой квартире и в самом деле никого не должно быть». Через минуту понял: она хитрее и осторожнее, нежели могло бы показаться. Слышал только голоса: «Это квартира моей «связи», она одолжила мне ее. Я и позвонила – а вдруг она еще не ушла?»

Понял: это она ему объясняет свой звонок в двери – чтобы не сомневался. «Милый, милый, нежный, родной, любимый, я так ждала этого сладостного мгновения!» – «Я тоже, я тоже, дорогая, единственная, я тоже так ждал! О, наконец-то! Можно, я раздену тебя?» – «А я – тебя?» Послышался слабый шум от сбрасываемой одежды. «Боже, – говорил себе убито и безнадежно, – какая гадость… Какие чудовищные слова… Как это все глупо и пошло, в конце концов…» Они уже хрипели, гыкали, сопели – комната наполнилась отвратительно звериными всхлипами и рычанием, рука потянулась к затвору фотоаппарата и замерла бессильно. Зачем? Этот кобель и так поверит, что запечатлен на пленке, делать же это реально… Да пошли вы все к черту, вот и все! Между тем пламя любви разгоралось, пылало, превращаясь в безумный пожар, который не остановить.