Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Его тон показался Государыне необычным, она внимательно посмотрела на Яковлева, потом на Николая и молча направилась к карете. Сегодня Яковлев был не только учтивым, в его взгляде Государыня увидела сочувствие к себе. Все двадцать с лишним лет жизни в России больше всего ей не хватало именно сочувствия. Чаще она сталкивалась с завистью, интригами, отвратительной человеческой подлостью среди тех, кто ее окружал. Сочувственный взгляд Яковлева она приняла за хороший знак, посланный ей Богом. В эту минуту она думала об Алексее и поняла, что сын идет на поправку. Яковлев помог Государыне сесть в карету, потом подсадил Марию. Затем проводил к повозке Государя и, подойдя к лошадям, начал нарочито внимательно осматривать сбрую.

К нему тут же подошли Гузаков с Семеновым.

– Что произошло в Тюмени? – негромко спросил Яковлев и оглянулся по сторонам, боясь, что разговор могут подслушать.

– Из Екатеринбурга приехали больше пятидесяти чекистов во главе с Семеном Заславским, – так же негромко ответил Семенов. – Заславский ведет себя вежливо, даже заискивающе. Но есть в этом заискивании какая-то недоговоренность, может быть, даже скрытая подлость. Мне он сказал, что они прибыли для усиления охраны. А его головорезы заявили, что, начиная с Тюмени, всю охрану они возьмут на себя. По их словам, царскую семью приказано оставить в Екатеринбурге. Отряд Заславского расположился на вокзале и двигаться оттуда не собирается.

– А что наши? – спросил Яковлев.

– Наши в полном порядке. Когда приедем в Тюмень, литерный поезд уже будет ждать нас на первом пути. Его подаст и будет охранять со своими людьми Костя Шамков.

– Как думаешь, не может Заславский устроить провокацию еще до нашего прибытия в Тюмень?

– Думаю, это исключено, – уверенно ответил Семенов. – Вся дорога до Тюмени под нашим контролем. Для провокации самое удобное место Екатеринбург. Но и в Тюмени надо быть готовыми ко всему.

– Будьте внимательны, – сказал Яковлев. – Особенно следите за Авдеевым.

Он отпустил узду лошади и направился к Государю. Николай сидел в повозке, укрывшись поверх шинели плащом. Солнце уже поднялось над лесом, и подмерзшая за ночь дорога начала подтаивать. Гузаков, подняв руку, дал знак передней подводе двигаться, и вся колонна тронулась в путь. Государь подождал, пока Яковлев поудобнее расположится на своем месте и спросил:

– У вас сегодня озабоченный вид. Что-то случилось?

– Ничего необычного, Ваше Величество, – спокойно ответил Яковлев. – Вчера вечером прискакал мой человек из Тюмени. Я его расспрашивал о дороге. Она, к сожалению, ничуть не лучше той, по которой мы ехали до сих пор.

– Вчера вас это не заботило, – заметил Государь.

– Мне искренне жаль Александру Федоровну, – опустив голову, произнес Яковлев. – Такую дорогу нелегко вынести даже сильному мужчине. А для женщины – это настоящее испытание. Я удивляюсь и вам, Ваше Величество.

– Я солдат, – спокойно, безо всякой рисовки ответил Николай. – А солдаты должны уметь переносить тяготы.

– Вы часто бывали на фронте? – спросил Яковлев.

– Я постоянно бывал в Ставке. Но выезжал и на фронт. Иногда с Алексеем. А вы разве не были в армии?

– Нет, Ваше Величество. Я не был вашим солдатом. Во время войны я жил за границей.

– Вот как? – удивился Николай. – Вы тоже прибыли в Россию из Германии в пломбированном вагоне?

– Нет, – ответил Яковлев. – Я жил в Бельгии. Откуда вам известно о пломбированном вагоне?

– Я регулярно читаю петроградские газеты. Прошлым летом они все писали об этом.

– Я приехал в Россию как обычный гражданин, – сказал Яковлев. – Сначала купил билет из Амстердама до Стокгольма, а затем из Стокгольма приехал в Петроград.

– Значит, вы были активным участником переворота.

– Какой переворот вы имеете в виду? – спросил Яковлев.

– Октябрь прошлого года.

– По большому счету никакого переворота в октябре не было, потому что в стране не оказалось власти, – сказал Яковлев. – Отсюда и некого было свергать. Я удивляюсь вам, Ваше Величество, как вы могли передать управление страной таким людям?

Яковлев замер от своей неожиданной смелости. Еще никогда он не разговаривал с Государем с такой откровенностью. И теперь с некоторым смущением ждал, как тот отреагирует на это. Николай не ответил, понуро опустив голову. Вопрос, который задал Яковлев, он неоднократно задавал самому себе. Если подходить ко всему, что произошло, формально, то свою власть он передал не каким-то людям, а брату Михаилу. Все, что случилось потом, было уже без него. С другой стороны, имел ли он право вот так легко снимать с себя ответственность за страну и народ? Что подвигло его на это? Предательство окружения, разочарование властью, а может быть, просто усталость? Постоянно думая в последние месяцы об этом, он возвращался к одному и тому же – ни то, ни другое, ни третье. Главная причина была в том, что он боялся ввергнуть народ в кровопролитную междоусобицу. Когда он думал об этом, перед глазами вставала картина детства, врезавшаяся в память на всю жизнь.