Литконкурс Тенета-98

Для актера Лариска выбрала желтые цветы. Желтые цветы это, знаете ли, не столь банально, сколь красные. И еще, — в желтом есть некая внутренняя сдержанность. Не суровость, не холодность, как в белых, а именно сдержанность. Ну, и женская неопределенность в них тоже имеется. Этакое ни «да», ни «нет». Все вместе и ничего конкретного.

В фойе театра они покупают программку. Без программки нельзя. Дело не в традициях, дело в возможности покровительственного жеста, в едва уловимом шике. Шике копейкотрясения, дескать, "и для нас все доступно!".

"Места сбоку, — объясняет военный, — но это не страшно. Мы на первом ряду, и все будет видно замечательно." — он хлопочет вокруг усаживающейся на место Лариски. Его военная форма рядом с Ларискиным рюшечным кружевным платьишком выглядит покровительственно. Лицо военного выдает между тем некоторую неуверенность. Да и какая уверенность, когда рядом такое кисейное создание; кашлянешь неловко — и улетит.

Свет под потолком медленно умирает, начинается лицедейство.

Спектакль глубок. На сцене пятнадцать человек — все в черном с поднятыми вверх руками — раскачиваются в такт собственным утробным чувственным завываниям "М-м-м… М-мм…" Звук нарастает и убывает, артисты поочередно набирают в грудь воздуха. Лица у них багровы, как у трубачей. Вперед балетным шагом выдвигается щуплая дама с вдохновенным лицом и крашенными черной помадой губами. Даме лет сорок. Помахивая хвостиками светлых косиц, она зычно, но вместе с тем задумчиво, начинает вещать: "Подставьте лицо полной загадочности! Затолкайте себя в себя и обнаружьте там пространство! И поймите, что человек удивительно постоянен в стремлении достичь чего-то противоположного реально имеемому в данную секунду!.."

Трубное «м-м-м» достигает апогея. Все, кто сидят в первых рядах, буквально глохнут. Дама права. В данную секунду им хочется иметь что-то противоположное шумному «м-м-м».

Конец первого действия.

Антракт.

Военный стоит в театральном буфете. В очереди. Лариска терпеливо ждет за столиком, время от времени бросает в сторону кавалера изучающий взор: "А в общем он ничего. Галантный… Разве что потеет сильно…" А Военный и впрямь потеет. Виноваты волнение и непривычная обстановка. Вот если бы на плацу или в спортивном городке!.. Уж там бы — да! Там бы он ей показал. Мог бы даже на турнике подтянуться. Разика три или четыре. А здесь все иначе. Руки у него влажные, и оттого стаканы апельсинового сока приходится нести с особой осторожностью: тем более, что это первый рейс от буфетной стойки. Осрамиться никак нельзя! Ну просто никак!.. И он старается, как может. Бисеринки влаги покрывают лицо. После второго рейса на столе перед Лариской появляется картонное блюдечко с кокосовыми пирожными.

"Если, конечно, не возражаете…"

"Женщины боятся за лишние граммы?… Это не про меня!" — Лариска смеется. Ярко-красный ее ротик хищно растворяет створки, пирожные обречены. Он благоговейно смотрит на Лариску: "Какая замечательная девушка! Как она их! Одно за другим. И зубки у нее какие!.."

Звонок. Еще звонок. Звонок — уже последний, пробуждающий. И следом за ним Ларискин голос: "Вы ничего так и не съели. И сок не пили…"

Он мужественно встряхивается. Ничего!.. И ели когдато, и пили…

Второе действие. Массовка — мужчины и женщины в русских народных костюмах праздно разгуливают по сцене на фоне надписи: "Самодостаточность — она везде одинакова!". Вперед выступает Некто с лопатой наперевес. Одна из актрис бросает ему под ноги пластмассовую змеиную голову, цвета хорошо вылежавшихся костей. Некто остервенело стучит лопатой по муляжу, а массовка в это время скандирует: "Человек сам хозяин своей судьбы! Так что — хозяйствуйте! Хозяйствуйте! Хозяйствуйте! Мешать не будем!" За кулисами временами утробное «м-м-м», как бы подчеркивающее конфликтную сторону момента. Зрители сосредоточенно глядят на сцену. Многие восхищены и растроганы. Стекают по вискам капли пота, по щекам — умиленные слезы. Великая сила — искусство! Равнодушных нет!

Занавес. Спектакль окончен.

***

..Он провожает ее домой, ощущая каждой клеточкой своего упакованного в форму тела Ларискину легкость и молодость. Усталый тротуар терпеливо отвечает их шагам приглушенным отзвуком. Угадывает точно и в такт каждому: ей звонким цоканьем, ему — мягким шорохом.

"Что это?" — Лариска останавливается перед лежащим у газона мешком. Осторожно заглядывают внутрь, в мешке — картошка. "Потерял кто то… — ворчит Военный и, хозяйственно вскинув мешок на плечо, продолжает: — Вам отнесем. Есть будете, варить, жарить." Лариска немного смущена — на театральном лаковом флере первая царапинка. Военная форма, пыльный мешок и вечернее платье явно не сочетаются… Но перечить она не решается. Он — Военный, ему виднее.