В конце концов и она устала стараться. Муж стал для нее мебелью, фоном, вечно включенным и что-то бубнящим телевизором. Он забывал важные даты, забывал купить молоко и хлеб, забывал покрывать ежемесячные школьные поборы и уж точно забыл о том обещании — вот станет Наум постарше и мы вернемся в Мурманск.
Анна больше не хотела иметь с Толей ничего общего, по крайней мере в своей внутренней жизни, но он постоянно вклинивался туда и требовал неуместного внимания, в частности близости. Синоним близости — близость, думала Анна, а мы с тобой невозможно далекие друг от друга люди.
Тогда он применял силу — не совсем насилие, это была упорная борьба с сопротивлением.
Сын все видел. Он знал: мать то, другое и это делает неправильно, ее авторитет рассыпался с первым же скандалом, когда она запрещала, а отец разрешал — не вдумчиво, просто безвольно; отец отсутствовал — не физически, но морально.
Наум вступил в пубертат, а вместе с ним в активную конфронтацию с матерью, поскольку с отцом борьба была бесполезной ввиду его несущественности.
— Нет значит нет, — говорила Анна, пытаясь руководствоваться здравым смыслом и некоторой чрезмерной учительской строгостью, когда Наум, например, требовал отпустить его ночью посреди недели в игровой компьютерный клуб.
— Ты т-т-только себя любишь! — орал Наум из комнаты. — Эгоистка!
— Поговори с ним, — просила Анна Толю. — Ну какой клуб.
— Успокойся, сынок, — говорил Толя заговорщицки, прикрыв дверь в комнату сына. — Ты же знаешь мать.
Выходило, будто она неадекватная, и — «ты же знаешь мать» — нужно с этой данностью просто смириться.
— Я с-с-скоро свалю от вас, — со злобой говорил потом Наум, имея в виду под «вас», конечно, Анну, и она часто думала о том, что будет с ними, если она исчезнет, во что превратится их жизнь и сможет ли Толя вырасти из непутевого приятеля сына в отца, который способен взять ответственность и принять хотя бы одно взрослое решение.
7
— Ну мам.