Лица

«В том, что мы нашли останки Лили Литвяк и место приземления ее самолета, у меня лично никаких сомнений нет, и вот почему. Во-первых, совпадает дата. Лиля не вернулась с боевого задания 1 августа 1943 года, а 4 августа жители хутора Кожевня, первыми вернувшиеся из эвакуации (семьи Ткаченко Ульяны Степановны), обнаружили еще дымящийся истребитель на околице хутора, за дорогой, против их дома. Во-вторых, по свидетельству жителей хутора, самолет действительно был истребителем, то есть у него был один двигатель, одна кабина, плоскости из фанеры. Он лежал с убранными шасси (Лиля посадила его на «пузо») вдоль балки. Левое крыло перекрывало балку, ширина которой была 1,5—2 метра, а правое лежало на земле. Окрашен самолет был в грязно-серый цвет. Он лежал на околице хутора около года, а потом его вместе с другой военной техникой, оставшейся на полях сражений, отправили на металлолом. Семья Ткаченко на предъявленных нами фото разных конструкций самолетов безошибочно указала Як-1, как похожий на тот самолет, который упал у хутора Кожевня. В-третьих, совпадает место. Бой был в районе Мариновки, когда самолет Лили был подбит. Лиля направила машину в облако, и Борисенко И. И. последовал за ней, чтобы прикрыть ее уход. Пробив облако, Борисенко, как известно, ни на земле, ни в воздухе не увидел ни самолета Лили, ни парашюта. Значит, Лиля продолжала свой полет в облаках, прячась от преследования «мессеров», пытаясь перетянуть через линию фронта. К сожалению, это ей не удалось, и она посадила машину у хутора Кожевня, близ города Куйбышева, а между Куйбышевом и Мариновкой как раз 9 километров, вполне реальных, чтобы продержаться в воздухе на подбитой машине. Это было 1 августа, а 2 августа Кожевня была освобождена нашими войсками. В-четвертых, по свидетельству Чепурного, летчик оказался женщиной, причем маленького роста. О том, что в 1969 году была перезахоронена женщина, знали практически все, принимавшие участие в перезахоронении. А так как во всей Восьмой воздушной армии, действующей в августе 1943 года на линии Миус-фронт, единственной женщиной была Лиля Литвяк, значит, и сомнений быть не может: она и погибла у хутора Кожевня…»

Вот, собственно, и все, хотя кто отважится поставить точку там, где по логике вещей должно стоять многоточие?

Дорогая Валентина Ивановна! Хочу закончить эту книгу личным письмом к Вам, которое, впрочем, делаю «открытым»: у нас с Вами нет секретов от читателя.

К сожалению, я не исчерпал и десятой доли того, что можно было бы написать о делах «РВС» и о Вашей работе. Мне очень жаль, что за пределами публикации осталась героическая эпопея, связанная с гибелью краснолучан, казненных в самом городе, о розыске их имен, предпринятом Вашим отрядом, не написал я и… — впрочем, не мне перечислять, Валентина Ивановна, то, что Вами сделано, Вы знаете это лучше меня.

Но более всего Вам будет обидно, что я не рассказал об эрвээсах, каждый из которых, как Вы думаете, достоин подробного рассказа. Может, это и так, но я и в повести коснулся этого вопроса, и сейчас повторяю: умолчал я в значительной степени намеренно, — прошу Вас понять меня. Дело в том, что за десять лет существования отряда дети, если можно так выразиться, крутили турбину «РВС», а затем, дав «ток», уходили, как река, в открытое море, называемое жизнью. Вы десять лет работаете с отрядом, и в том-то и состоит Ваша сила и сила Ваших детей, что еще много лет отряд будет трудиться не во имя славы — во имя «тока». Бескорыстие было и остается Вашим главным оружием, иначе святое дело, за которое Вы взялись, рисковало бы стать не святым.

Я заканчиваю, Валентина Ивановна, но вот что хочу сказать на прощание. Когда одну из глав повести я назвал «Оглянитесь вперед…», я поставил не восклицательный знак, а многоточие, выражая этим заголовком вовсе не требование, обращенное к читателю, не лозунг, даже не просьбу, а всего лишь приглашение к раздумью, добрый совет, предназначенный для тех, кто хочет его услышать.

1978—1979 гг.

НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ О «ЛИЦАХ» В. АГРАНОВСКОГО

Некогда сидел в тесной келье при сальной или восковой свече седобородый монах и заносил гусиным пером на бумагу — мол, суздальский князь Юрий Долгоруков пригласил северского князя Святослава: «Приди ко мне, брате, в Москов», и дал там гостю «обед силен». Так отмечались события жизни.