Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Тот, кто самоутверждается, довольно последовательно считает свою жизнь за норму, ибо ведь иначе самоутверждение теряло бы всякий принципиальный характер! Потому Кант так и высказывал со всею отчетливостью, что этика начинается с устремления сделать свою жизнь предметом «всеобщего подражания». Таков категорический императив! Но тогда естественно, что все «гетерогенное» и самобытное, не укладывающееся в «нормы» нашего самоутверждения, мы будем считать уже более или менее патологическим. Вот так русские крепостники из екатерининских петиметров и их всевозможные потомки были наклонны считать христианскую веру патологией. Вот и сейчас все чаще проскальзывает попытка выставить церковную веру нашего народа как «болезнь». Церковное предание, посты, объединенный устав и дисциплина жизни – все это объявляется «болезнью», которую собирается лечить развратный пьяница…

То, что нам кажется наиболее несомненным, само собою разумеющейся аксиомой, это то, что нас наиболее устраивает, отвечает нашему моральному существу, обеспечивает привычное самоутверждение. Вот так за «норму» мы привыкли почитать самих себя. И все то, что обещает нам неизменное существование на наш привычный излюбленный лад!

17 января 1937

Из сопротивления геометрической теории, как универсальной претензии, родилась механика. Из сопротивления механическому универсализму родилась физика. Из сопротивления

физической непрерывности родилась химия индивидуальных веществ. Из сопротивления физико-химической метафизике мертвой среды рождается биология. Так из благодетельного сопротивления теоретическому вожделению рождается истина. Материя это и есть тот носитель сопротивления нашему вожделению, от соприкосновения с которым рождается истина. Можно сказать: что было бы, если бы не было сопротивления! Куда занесло бы тогда человека и его попытки неудержимого прожектерства! Если бы не зависящее от нас благодетельное сопротивление, что бы мы успели уже наделать в нашем детском устремлении все ломать и переделывать по своему?!

Итак, все вновь и вновь, все с разной стороны начинаем мы понимать, что сопротивление материи, ее непроницаемость, ее упорство, инертность и инерция – даны нам «для упражнения свободы»! Из столкновения с нею мы приходим к закону. Пока свобода не воспитана, пока она представляется «дичком», как гибельна она оказывалась бы в своих вожделениях!

26 января 1937

У кого-то из ленинградских химиков-теоретиков высказана мысль, что смерть есть явление хаотическое, возвращение от более высокого закона и порядка бытия к более примитивному, отказ от того высшего достижения и порядка бытия, которое называется жизнью. Смерть сама по себе настолько не поддается выражению в самостоятельном законе, в самобытном разумном содержании, что всякие попытки ее истолкования и объяснения достигаются не иначе, как из интересов жизни и ради жизни. Поэтому смерть издавна сближалась и сопоставлялась со злом, поскольку и в том и в другом случае дело идет о хаосе отрицания бывшего до них разумного закона и добра! Хаос, небытие, нежить, смерть, прекращение жизни, перерыв лучшего ради замены его худшим! Замечательно, что попытки оправдать, «объяснить» смерть исходят всегда из понятий жизни и из интересов жизни!

Между попытками оправдать смерть ради жизни самая обыденная и обычная это уголовно-юридическая аргументация смертной казни, или цивильно-государственная аргументация войны. При всем разнообразии таких попыток, алгебраически-общее в них всегда в том, что аргументы почерпаются из жизни, ради жизни и во имя интересов жизни.

Философская попытка «объяснить» и «оправдать» смерть, найти ее логику, дается в принципе «борьбы за существование». Л. Н. Толстой говорил, что это «лживая выдумка, которой хотят оправдать зло». Здесь смерть объявляется строительницей жизни, скульптором ее! Остается загадкою и удивительным чудом из чудес, как хаос и отрицание могли бы из себя рождать положительный закон созидания! Здесь можно удивляться, констатировать, но нельзя понять удовлетворительно и разумно!

Более содержательное и разумное основание для смерти, но опять-таки аргументами жизни, дано у Златоуста. Здесь приоткрывается диалектический смысл смерти, в самоуничтожении зла ради все той же жизни и праведности. Преступление рождает смерть для того, чтобы уничтожить преступление, так что зло, преступление, хаос и смерть уничтожают сами себя, чтобы царствовала жизнь безраздельно!

В попытках дать «позитивное определение» того, что есть человек для «чистой науки», некоторые антропологи писали, что «человек есть существо погребающее».

Может быть, было бы больше оснований сказать, что человек – существо, впервые начинающее «осознавать смерть», останавливаться мыслью над фактом ее наличия.