Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Пишу Вам это письмо и не даю себе отчета, как оно дойдет к Вам? Пожалуй, Вы собираетесь уже опять из Москвы на какую-нибудь летнюю дачу, вроде прошлой Трубецкой усадьбы? Тогда мое письмо опять пролежит в одиночестве, прежде чем дойдет до Вас? Это было бы жаль. Мне бы хотелось, чтобы Вы поскорей прочитали эти строки и, может быть, успели бы ответить мне до отъезда из Москвы. Я сделаю, что будет можно, для получения для Вас пропуска на Конгресс. Думаю, что фактически вопрос еще утрясется к тому времени, когда начнет осуществляться все то, к чему так загодя и так напрасно готовятся наши физиологи. По-моему, было бы лучше идти в этом деле проще! Ну что рассказать Вам о здешних наших делах? Новые и новые группы молодежи приходят и проходят тою дорогою, которой пришли к нам в свое время и Вы, а еще ранее того которою прошел я и давние мои спутники. Теперь по поводу Конгресса пришлось вспомнить и написать историю нашей лаборатории и кафедры – ту цепь людей, мыслей и работ, которые составляли жизнь нашего старого учреждения. История эта будет напечатана к Конгрессу, и я Вам ее пришлю. Очень интересно будет для меня, чтобы Вы ее прочли и дали свои впечатления и мысли. Вы ведь с хорошим чувством проходили через наш университет и остались родною для него! Сейчас у нас идет ремонтная ломка – попытка наскоро превратить старые углы, лестницы и комнаты в более или менее подконгрессный вид. Я очень не люблю эту предсмотровую психологию, всегда несколько фальшивую и искусственную. Конечно, было бы несравненно лучше, если бы дело делалось исподволь и приходилось показывать его другим на нормальном ходу! Теперь же, перед самым Конгрессом, сгрудилось так много разнообразной подготовительной работы, начиная с элементарного ремонта крыш и потолков, что получается какая-то кутерьма или «авральная работа» на корабле! О себе могу сказать, что вместе со всею своею квартирою быстро стареюсь. Надежда Ивановна этой зимой все прихварывала – стала настоящей старухой. Я уж ее не пускаю из квартиры, а она, такая деятельная и подвижная во всю свою жизнь, теперь очень много лежит и спит. Вот и сейчас, когда я дописываю это письмо, – девятый час утра, а Н. И. только что подымается у себя на кухне с постели, и я слышу, как она начинает копошиться в своей рухляди. Она Вам очень кланяется еще со вчерашнего дня, когда узнала, что я собираюсь Вам писать. Видаете ли там, в Москве, наших из ВИЭМа? Очень уж они там разбросаны по огромному городу и работают там замкнуто по своим углам! Да, у Вас-то в Игумновской усадьбе дело идет, по-видимому, полным ходом и есть над чем заниматься; а у ВИЭМцев – за переездом на новые места, за ремонтами и новосельями – дело идет слабо и, как кажется, на ближайшее время и не подает надежды лечь в норму! Недавно туда ездил от нас Д. Н. Насонов и пришел к выводу, что ранее двух лет надеяться на нормальный ход работы не приходится. Что нового в Вашей работе? Расскажите о себе, о витаминах, о крови! Пожалуйста, передайте мой глубокий поклон Вашей матушке, сестрам и племяннику. Что делает Ваш зять? Если будет возможно, передайте ему мой сердечный привет. Всего доброго Вам желаю от души.

Ваш А. У.

20

27 января 1936

Дорогая Фанечка, Вы встретились со мною мысленно! В эти дни я неоднократно вспоминал о Вас и думал, что Вы, по-видимому, сердитесь на меня за что-нибудь, оттого и не пишите так долго. Очень давно виделись мы с Вами, да и то Вы проскользнули в последний раз мимо меня совсем почти незаметно! Ну, очень хорошо, что написали наконец!

Что сказать Вам о Конгрессе? Приходилось Вам видеть мою статью в «Природе», посвященную этому событию? Это было в № 10 этого журнала за 1935 год. Если не читали, то пожалуйста прочтите! Если мне удастся достать оттиск, я Вам пошлю. Но думаю, что в Вашем Институте это издание должно быть. Конгресс был, прежде всего, очень массивным телом! Оттого он был мало поворотлив и подвижен. А это делало его чрезмерно пестрым и разнообразным, так что уловить в нем какое-либо «единство действия» трудно! ‹…›