Лицо страха

Она прошла в соседнюю комнатку и выглянула в коридор, прислушиваясь, не идет ли Боллинджер.

Грэхем застыл, держа ледоруб наготове.

Когда она удостоверилась, что кругом — тишина, она вернулась в комнату.

Он опустил колун.

— Я думал, тебе что-то послышалось.

— Только мера предосторожности, — она взглянула на снаряжение, прежде чем присесть на край стола. — На мой взгляд, у нас есть пять вариантов. Первый: мы можем остаться здесь, подготовиться к встрече с Боллинджером.

— С этим, — добавил он, помахивая колуном.

— И с тем, что нам еще удастся найти.

— Мы можем сделать ловушку, неожиданно напасть на него.

— У меня есть два возражения.

— Пистолет?

— Верно, это первое.

— Если мы будем достаточно изобретательны, то у него не будет времени нажать на курок.

— Более важное, — возразила она, — мы не убийцы.

— Мы могли бы только ударить его.

— Если ты стукнешь его по голове этим ледорубом, то наверняка убьешь его.

— Если приходится выбирать — убить или быть убитым, думаю, что я смогу это сделать.

— Может быть. Но, если ты дрогнешь в последнее мгновение, мы погибнем.

Он не обиделся, понимая, что пока не заслужил ее абсолютного доверия.

— Ты говорила, что у нас есть пять вариантов.

— Второй: попытаться спрятаться.

— Где?

— Я не знаю. Поискать офис, который забыли запереть, и закрыться там.

— Вряд ли кто-нибудь забыл запереть офис.

— Может, продолжить играть с ним в кошки-мышки?

— Но как долго?

— Пока новая смена охранников не обнаружит убитых.

— А если он не убил охранников, тогда новая смена не узнает, что происходит здесь, наверху.

— Верно.

— Кроме того, мне кажется, они дежурят по двенадцать часов в сутки, четыре раза в неделю. Я знаком с одним из девяти охранников. Я слышал, как он однажды проклинал длинные дежурства и в то же время с одобрением отзывался о восьми сверхурочных часах, которые ему достаются каждую неделю. Тогда если они заступают на дежурство в шесть, то не уходят до шести утра.

— До половины восьмого.

— Слишком долго для игры в догонялки в шахте лифта и на лестницах. Особенно с моей хромой ногой.

— Третий, — сказала она, — разбить одно из окон в твоем офисе и позвать на помощь.

— С сорокового этажа? Даже в хорошую погоду тебя вряд ли кто-нибудь услышит на улице. А при таком ветре тебя не услышат и через два этажа.

— Я знаю это. И в такую ночь вряд ли кто-то будет проходить рядом.

— Тогда почему ты это предлагаешь?

— Пятый вариант тебя удивит, — пояснила она. — Когда я дойду до него, я хочу, чтобы ты понял: я продумала каждую возможность.

— И какой же пятый?

— Сперва четвертый. Мы открываем окно офиса и выбрасываем мебель, тем самым стараемся привлечь внимание тех, кто проезжает по Лексингтон-авеню.

— Неужели кто-то ездит в такую погоду?

— Возможно, одно-два такси.

— Но если мы выкинем кресло, мы не сможем учесть воздействие ветра. Невозможно определить, куда оно упадет. Что, если оно угодит в лобовое стекло автомобиля и убьет кого-нибудь?

— Я думала и об этом.

— Мы не можем так поступить.

— Я знаю.

— А что за пятый вариант?

Она соскользнула со стола и подошла к груде альпинистского снаряжения.

— Нам придется экипироваться во все эти вещи.

— Экипироваться во что?

— Ботинки, жакеты, перчатки, веревки — снаряжение.

Он был поражен.

— Зачем?

Ее глаза были огромны, как у испуганной лани.

— Чтобы спуститься.

— Как?

— По наружной стене. Пока не встанем на землю.

Часть четвертая

Пятница, 22.30 — суббота, 04.00

30

Ровно в 22.30 Билли выехал из служебного двора за высотным зданием.

За последние полчаса снегопад усилился, ветер дул резче. Метавшиеся в свете фар хлопья снега стали плотными, как туман.

В конце переулка он свернул на боковую улицу, колеса заскользили по обледеневшему асфальту. Автомобиль резко развернуло в сторону тротуара. Он повернул руль в направлении скольжения, ему удалось остановить занос автомобиля буквально в нескольких сантиметрах от грузовика, припаркованного у обочины.

Он ехал слишком быстро и даже не замечал этого, пока чуть было не попал в аварию. Это было непохоже на него. Он считал себя аккуратным человеком и никогда еще не опускался до безрассудства. Никогда. Он разозлился на самого себя за утрату контроля.

Билли направился к проспекту. На светофоре горел зеленый свет, ближайший автомобиль находился на расстоянии трех-четырех кварталов, его одинокие фары тускло светили сквозь пелену снега.

Еще сотня метров, и он подъехал к главному входу в «Бовертон билдинг». Папоротники и цветы, посаженные в прямоугольные четырехметровые бронзовые ящики, завершали каменную кладку над четырьмя вращающимися дверьми. Через них была видна часть огромного вестибюля, казавшегося пустынным. Билли медленно проехал около бордюра, оглядывая здание, тротуары, выбеленную улицу в поисках чего-нибудь настораживающего, но ничего не обнаружил.

Как бы то ни было, план провалился. Что-то произошло. Плохо, очень плохо.

Будет ли Боллинджер давать показания, если его схватят? Билли одолевали тяжелые мысли. «Впутает ли он меня?»