Лицо страха

Грэхем забил костыль в узкую горизонтальную полоску известкового раствора между двумя гранитными плитами. Он проверил его на прочность и прикрепил к нему карабин.

Усевшись поудобнее, он снял с правого бедра тридцатиметровый шнур и быстро подготовил его, свернув в кольцо, чтобы потом он разматывался без зацепки. Ветер был очень сильный и мог запросто запутать кольцо веревки; ему нужно было следить за этим, когда он будет заводить Конни. Если трос застопорится, им обоим придется туго. На конце шнура Грэхем завязал узел с двумя маленькими петлями сверху. Он снова лег, подполз к краю, просунул петли в карабин, затем защелкнул звено и поставил стопор на место. Сидя спиною к ветру, он чувствовал, как будто чьи-то сильные руки пытаются сбросить его с выступа.

Его пальцы закоченели от холода.

Два страховочных троса, которыми они пользовались во время спуска с сорокового этажа, свисали около него. Он взялся за один.

Наверху трос был прикреплен к карабину таким образом, что за него можно было легко потянуть снизу и возвратить. Пока на тросе ощущалось сильное напряжение, узел оставался надежным и прочным. Чем больше натяжение и чем тяжелее вес альпиниста, тем сильнее натяжение и прочнее узел. Однако, когда альпинист отпускал веревку, натяжение ослабевало и узел развязывался сам. Грэхем дернул за веревку раз, другой, третий. Наконец трос освободился от защелкивающегося звена и упал к нему на колени.

Он достал складной нож из кармана куртки, открыл его, разрезал пополам трехметровую веревку, затем убрал нож.

Грэхем встал, слегка покачиваясь от боли в ноге.

Один из полутораметровых отрезков предназначался ему. Он привязал его конец к своему поясу, другой конец прикрепил к карабину и пристегнул карабин к стойке окна.

Наклонившись к окну, он позвал:

— Конни?

Она вышла из темноты и шагнула в круг тусклого света:

— Что-нибудь слышно?

— Пока нет.

— Вылезай сюда.

* * *

Ему хотелось, чтобы Билли оказался здесь во время убийства. Он чувствовал, что Билли был его половиной, половиной его плоти, крови и мозга. Без Билли он не мог четко проанализировать сложившуюся ситуацию. Без Билли он мог испытывать только часть переживаний, половину волнения.

По пути к лифту Боллинджер думал о Билли, в основном о тех первых нескольких вечерах, когда они узнавали друг друга.

Они встретились в пятницу и провели девять часов в частном ночном клубе на Сорок четвертой улице. Они разошлись уже на рассвете и были довольны тем, как провели время. Этот бар — любимое место встреч городских детективов — всегда был полон; однако Боллинджеру казалось, что они с Билли были там единственными людьми, совершенно одни в их угловом кабинете.

С самого начала у них не было затруднений в общении друг с другом. Ему казалось, что они были братьями-близнецами, которых объединяло мистическое единство близнецов, дополненное годами ежедневного контакта. Они беседовали энергично, страстно. Не болтовня или сплетни, а разговор. Чистосердечный и открытый разговор. Это был обмен идеями и чувствами, которыми Боллинджер ни с кем никогда не делился. Не было ничего запретного. Политика. Религия. Поэзия. Секс. Самооценка. Они нашли множество позиций, по которым у них сложились одинаковые неординарные мнения. После девяти часов они знали друг друга лучше, чем каждый из них когда-либо знал другого человека.

В следующий вечер они встретились в баре, поговорили, выпили, сняли смазливую проститутку и привели ее на квартиру к Билли. Все вместе втроем они пошли в постель. Правильнее было бы сказать, что они оба отправились в постель с ней, потому что они проделывали иногда отдельно, а иногда и одновременно широкий спектр половых актов с ней, при этом Билли не трогал Боллинджера, а Боллинджер не трогал Билли.

Той ночью секс был более динамичным, бодрящим, бурным, бешеным и, наконец, более изнурительным, чем Боллинджер когда-либо мог себе представить. Билли совсем не был похож на жеребца. Но в постели он оказался именно таким: ненасытным и жадным. Ему доставляло удовольствие часами сдерживать свой оргазм, ведь он знал, что чем дольше он отказывал себе в этом, тем более впечатляющим был кульминационный момент, когда он, наконец, наступал. Сластолюбец, он предпочитал отказывать себе в немедленном удовольствии ради более глубоких, сильных ощущений позднее. Боллинджер понял, что с момента, как он попал в постель, его проверяли, оценивали. Билли наблюдал за ним. Он почувствовал, как тяжело состязаться в темпе, взятом более опытным мужчиной, но Боллинджер рискнул. Даже девушка взмолилась и стала жаловаться, что ее выжали, изнурили.

Боллинджер живо припомнил позу, в которой находился, когда достиг сладострастного момента. Потом он подозревал, что Билли подстроил это специально. Девушка находилась посередине кровати, опираясь на колени и на руки. Билли расположился на коленях перед ней. Боллинджер на коленях сзади, обхватив ее руками. Он смотрел на Билли поверх ее спины; позже он узнал, что Билли хотелось закончить, находясь лицом к нему.