Лицо страха

— А как насчет сверхчеловека?

— Особенно в этом.

— Почему особенно?

— Он действительно прав. Человечество, каким мы его знаем, должно быть промежуточным видом в эволюции. Все указывает на это.

— А разве мы не принадлежим к тем людям, о которых он говорит?

— Совершенно ясно, что мы именно те люди. Но одна вещь беспокоит меня. Я всегда считал себя либералом, особенно в политике.

— Ну и что?

— Как я могу совместить либеральные, левоцентристские взгляды с верой в высшую расу?

— Нет проблем, Дуайт. Настоящие либералы, либералы до мозга костей, верят в высшую расу. Они относят себя к ней. Они считают себя более умными, чем основная масса человечества, более подготовленными, чем остальные мелкие людишки, к управлению их жизнями. Они думают, что только у них есть верное понимание, способность разрешить все моральные проблемы столетия. Они предпочитают сильное правительство, потому что это первый шаг к тоталитаризму, к беспрекословному господству элиты. И естественно, они причисляют себя к элите. Разве взгляды Ницше не совпадают с либеральной политикой? Не трудно примирить его и с крайне правым крылом в философии.

* * *

Боллинджер остановился перед дверью в офис «Онвей электроника», потому что его окна выходили на Лексингтон-авеню. Он выстрелил два раза из своего «вальтера»; замок сломался под ударами пуль.

* * *

Грэхем был поражен ее спасением. Оберегая свою раненую руку, он втащил Конни на выступ.

У него выступили слезы, он схватил ее обеими руками и сжал так крепко, что она могла задохнуться, не будь у них толстых курток. Они замерли на узком выступе и на какой-то момент забыли о глубокой пропасти за спиной, грозящей опасности. Он не хотел отпускать ее. Он чувствовал новый прилив сил, это подняло его дух. Его настроение никак не соответствовало тем обстоятельствам, в которых они оказались. Хотя им предстоял долгий небезопасный спуск, обоим одновременно и на расстоянии, они находились в приподнятом настроении: она была жива.

— Где Боллинджер? — спросила она.

Офис за спиной Грэхема был ярко освещен, окна открыты. Но убийцы не было видно.

— Он, наверное, пошел искать меня на стене, выходящей на Лексингтон-авеню, — ответил Грэхем.

— Тогда он думает, что я убита.

— Несомненно. Даже я подумал так.

— Что случилось с твоей рукой?

— Он попал в меня.

— О нет!

— Рука ранена, она кажется одеревенелой, но это все.

— Ты потерял много крови?

— Немного. Пуля, вероятно, обожгла руку, рана неглубокая. — Он поднял руку, открыл рану и показал ей, что ранен несерьезно.

— Я могу спускаться.

— Тебе не следует.

— Со мной все в порядке. Кроме того, у меня нет выбора.

— Мы можем забраться внутрь и снова воспользоваться лестницей.

— Как только Боллинджер проверит ту сторону и не обнаружит меня, он вернется назад. Если меня здесь не будет, он станет осматривать лестницы. Он найдет нас, если мы попытаемся там спуститься.

— Тогда что?

— То же, что и раньше. Мы пройдем по выступу до угла. К тому времени, когда мы доберемся до другой стены, он будет искать нас на этой стороне здания и, не найдя, уйдет. Тогда мы начнем спуск.

— С такой рукой, как у тебя?

— С такой рукой, как у меня.

— Видение, которое у тебя было: о выстреле в спину...

— Почему ты спрашиваешь о нем?

Она дотронулась до его левой руки:

— Это так было?

— Нет.

* * *

Боллинджер отошел от открытого окна, которое выходило на Лексингтон-авеню. Он поспешил из офиса «Онвей электроника» по коридору в ту комнату, откуда он стрелял в Харриса несколько минут назад.

* * *

— Хаос, Дуайт.

— Хаос?

— Слишком много этих недочеловеков приходится на каждого сверхчеловека, чтобы осуществить контроль над происходящим в обычные времена. Только в разгар великого побоища поднимутся такие люди, как мы.

— Ты имеешь в виду... после ядерной войны?

— Это один из возможных вариантов. Только такие люди, как мы, будут обладать мужеством и воображением, чтобы поднять цивилизацию из руин. Но не глупо ли ждать, пока они разрушат все, что мы должны унаследовать?

— Глупо.

— Поэтому мне пришло в голову, что мы сами можем создать хаос. Он нам нужен, чтобы спровоцировать великое побоище в менее разрушительной форме.

— Как?

— Ну... имя Альберт де Сальво что-нибудь говорит тебе?

— Нет.

— Он был бостонским душителем.

— А, да. Он умертвил много женщин.

— Нам следует изучить этот случай. Конечно, он не один из нас. Он — представитель низшей расы и в придачу еще шизофреник. Но я думаю использовать этот случай как образец. Один, без посторонней помощи, он нагнал столько страха, что поверг Бостон в паническое состояние. Страх будет нашим главным орудием. Страх, переходящий в панику. Горстка охваченных паникой людей может распространить свою истерию на все население города или страны.

— Но де Сальво и близко не подошел к созданию хаоса, который привел бы к гибели общества.

— Потому что это не являлось его целью.

— Даже если бы и было...