Лицом к лицу

В десять часов утра у орудий, во главе со взводными, собирались красноармейцы. Взводные снимали с гаубиц чехлы, открывали замки. Но каждый раз обнаруживалось, что на вчерашнем объяснении большинство не присутствовало, и приходилось все начинать сначала. Было скучно инструкторам и еще скучнее слушателям. Потом приходил каптенармус, просил батарейного дать десять человек для переноски белья. Вместо десяти уходили двадцать и тридцать человек, и остальные с завистью посматривали вслед ушедшим. Затем комендант требовал десять человек для пилки дров, просились к доктору, на почту, в штаб, и у орудий оставались только присяжные любители разбирать, свинчивать и развинчивать все на свете, будь то зажигалки, перочинные ножи, ходики или пушки. И когда батарейный собирал людей для строевого учения, то на дворе, у гаубиц, оказывалось так мало людей, что стыдно было водить их под команду. И Шавельский распускал батарею.

Синьков при комиссаре, Алексее и самом Шавельском заявил, что нет возможности держать в руках людей, когда в одном и том же дворе, в тех же казармах половина красноармейцев не знает никакой дисциплины.

Малиновский загорячился, замахал руками и сказал Шавельскому, что он ждет от него такой же настойчивости, какую проявил Аркадий Александрович, и просит начать строевые учения, согласно приказу, с завтрашнего же дня.

— Именно с завтрашнего дня, — подтвердил комиссар Малеев. — Я сам приду посмотреть.

Шавельский церемонно взял под козырек и сказал, что исполнит приказание.

Алексей присматривался к Синькову. Глушил в себе неутолимую неприязнь, но она вспыхивала в нем при каждом взгляде в холодные, бесцветные глаза Синькова, при звуках его скрипучего голоса, при воспоминании о Вере… Неясен был для него этот властный и сильный человек. Но как инструктор он действует отчетливо. Надо добиться, чтобы все инструкторы и командиры работали так же, как Синьков.

Холодным, ветреным утром с серыми гонкими тучами, какие проносятся по осеннему небу Петрограда, когда Финский залив грозит превратить городские улицы в каналы, Алексей отправлялся со всем бюро коллектива в райком. На дворе под звучную, умелую команду Синькова ходила первая батарея. Сам Малиновский стоял посредине двора в перехваченной поясом шинели. А где-то в глубине, у цейхгаузов, топтались жидкие ряды второй батареи. Голос Шавельского, такой ладный и звучный в песне, едва доносил до улицы слова команд.

«Начали все-таки», — подумал Алексей и пожалел, что его срочно вызывают в партийный комитет. Он тоже посмотрел бы, как идет учение, как ведут себя коммунисты.

Малеев вышел во двор, когда Малиновский уже возвращался в управление, а Синьков выводил команду за ворота. Малеев пропустил мимо себя тяжело и гулко шагавшие ряды и прошел во двор, где нескладно шагала вторая батарея. Шинели у многих красноармейцев были расстегнуты, в строю шли разговоры, на глазах у комиссара люди покидали ряды и разбредались по двору.

Малеев уже представлял себе, как энергично он будет разговаривать с командиром. Этакая шляпа, не может взять людей в руки.

Шавельский крикнул:

— Стой!

Двое вышли из второго ряда и двинулись к казарме. Малеев пустился наперерез:

— Куда, товарищи?

— На минуточку в казарму, товарищ комиссар, — не останавливаясь, сказал один из беглецов.

— Стойте, товарищи, когда с вами говорит комиссар! — раздраженно крикнул Малеев.

Не сразу, с ленивым достоинством, оба остановились.

— Почему покинули строй?

— Командир разрешили.

— Пойдем к командиру.

Шавельский уже заметил комиссара и сделал ему навстречу несколько шагов.

— Товарищ Шавельский, вы разрешили этим товарищам покинуть строй? — не дожидаясь рапорта, крикнул Малеев.

Батарейцы смотрели на командира и комиссара усмехаясь.

— Схватятся, как петухи, — смеясь, шептал соседу рыжий Малкин.

Комиссар услышал и налился кровью.

— Я не помню, — мялся Шавельский. — Может быть, разрешил. Я разрешил вам? — спросил он красноармейцев.

— Так точно, разрешили, — весело ответил один из них.

— Что же вы покрываете? Я видел: сами ушли. — Малеев уже ненавидел этого тонконогого певуна. — И потом — строй так строй. Вы небось в царской армии из строя не пускали.

— Другие порядки, — солидно заметил Игнат Степанович Коротков.

Шавельский сделал безнадежный жест. Лицо его говорило:

— Тоже сравнил, голова садовая!

Малеев старался успокоиться, но внутри его все клокотало. Разве это допустимо?

— Вы оба пойдете под арест. На вас я тоже наложу взыскание, товарищ Шавельский.

Чтобы не сказать лишнего, не уронить свой авторитет, Малеев спешным шагом отправился к управлению. Позади него в нерешительной позе стоял Шавельский, по рядам батарейцев ходил гул недовольных голосов.

По двору Малеев еще шел, но по лестнице и по коридорам он уже бежал. В канцелярии он увидел Сверчкова, схватил его за рукав и вместе с ним, недоумевающим и слегка сопротивляющимся, влетел в кабинет командира.

Малиновский посмотрел на Малеева скучающим взором и терпеливо выслушал сбивчивый рассказ комиссара.

— Под арест? Прекрасно сделали. А командиру? Что же, э… э… командиру — выговор в приказе.