Лицом к лицу

— Приношу вам благодарность от лица командования. В сущности, ничего особенного бы не случилось, но момент был… во всяком случае… неприятный…

Алексей нашел Сверчкова в казарме. Он отозвал его в угол и спросил:

— Порослев говорил — очень хорошо выступали. Что вы им такое сказали? Я как раз в это время звонил в штаб.

Сверчков повторил свои слова, стараясь припомнить отдельные выражения.

— Если б вы были на их месте? — задумываясь, переспросил Алексей. — А вы на каком же месте?

— Видите ли, — сказал, смущаясь, Сверчков. — Вчера все это иначе звучало. Теперь вот я вам здесь в коридоре рассказываю, и действительно все эти слова звучат странно. Я чувствую сам. («Поймет ли эта дубина?» — тоскливо размышлял при этом про себя Сверчков.) Как это пояснить? Знаете, в сказках одна и та же песня на свадьбе и на похоронах… Вы понимаете? Вчера именно так и нужно было говорить…

Алексей напряженно искал глазами в легких еще морщинах сверчковского лица. Человек со стороны… Какая же это сторона? Он невольно сравнил Дмитрия Александровича с Синьковым. Синьковская прямота выигрывала в его глазах в сравнении со сверчковской изворотливостью. Самый переход Синькова к красным казался решением сильного человека, сдавшегося перед неопровержимыми доводами эпохи…

— Ну ладно, — протянул Алексей руку Дмитрию Александровичу. — Спасибо вам. Если бы все наши партийцы были в сборе, ничего этого не случилось бы.

Разговор не понравился Сверчкову. Он мешал ему чувствовать себя триумфатором. Впрочем, для председателя партийной организаций недоверие — необходимая добродетель. И еще взоры, которые бросает этот увалень на Веру. Здесь не без ревности, утешал себя Дмитрий Александрович.

Любовные дела Сверчкова не ладились. Катька была назойлива и груба. Ореол известной на всю округу спекулянтки смущал Сверчкова. Он делал вид, что Катька для него квартирная хозяйка, не больше. Но Катька слишком охотно афишировала свою связь «с благородным». Сам Сверчков определял свое отношение к ней словом «похоть». В ночные часы он мечтал теперь о большом чувстве, которое захватило бы целиком, которое можно увезти с собой на фронт, как увозят ладанку с землей родины.

Длительная, глубокая взволнованность не проходила, но надежда не покидала Сверчкова. Теплилась она и теперь и связана была с Верой. О ней он мечтал в утренние часы, когда наливается тело силой нового дня, когда таким легким и возможным кажется поцеловать самую гордую женщину и бросить вызов самоуверенному врагу.

Наедине с Верой он принимал позу бескорыстного друга, может быть инстинктивно чувствуя, что таким путем он ближе всего может подойти к сердцу девушки, глубже всего заглянуть в ее мысли.

Девушка казалась настороженной, пугливой — роман мог последовать только после длительной увертюры. Но дни были насыщены событиями, а запасной дивизион для того и существовал, чтобы формировать и двигать на фронт новые и новые части.

Прочитав приказ о формировании отдельной батареи, Сверчков решил проситься на фронт.

Легко оттолкнуться от негостеприимного берега. Решение это далось без труда. Чего стоит одна возможность расстаться без скандала с Катькой. Попросту на время надо было лечь в дрейф — складывались паруса и закреплялся руль.

Газеты сообщали о новых и новых фронтах. Они вспыхивали и затухали, как зарницы, на горизонтах Республики. Классовая ненависть текла по стране, как река в песках пустыни, то вырываясь наружу, разливаясь в бурные озера, то пряча свои волны в залегшие глубокими подушками барханы. Но контуры отечественной Вандеи уже выступали на картах. Подальше от рабочих центров, поближе к казачьим станицам, к дальнобойным пушкам союзнических флотов собирались те, кто решил с оружием в руках затеять спор с новой властью. По северокавказским полям, по уральским лощинам, по калмыцким, приволжским степям с переменным успехом гонялись друг за другом белые и красные полки и отряды. Союзники, покончив с германским блоком, готовы были выбросить десанты на берега всех российских морей. Флаг Соединенного Королевства, звездные вымпелы «великой заокеанской демократии», восходящее солнце можно было видеть в гаванях Одессы, Владивостока, Архангельска и Онеги. Недобрый ветер развевал их складки. Пушки и прожекторы всюду были наведены на погасившие огни насторожившиеся берега.