Лицом к лицу

В Мариенбурге в отделе снабжения Алексею сказали, что больше чем на треть фуража от довольствующих организаций ему рассчитывать нечего. Провиант, снаряды — об этом заботы нет, все это будет. Но фуража не хватит.

— Ищи всюду, покупай, — сказал ему комиссар группы.

— Забирать можно? — угрюмо спросил Алексей.

— Нет, нельзя! — сказал комиссар.

— А если лошади будут падать?

— Отвечать будете. По всей строгости. И ты и командир.

— Достанем, товарищ комиссар, — сказал Синьков.

Какой у него временами скрипучий голос!

— А если продавать не будут? — настаивал Алексей.

— Сделай, чтоб продавали. Даром не бери.

— А впереди по деревням фураж есть?

— Пока есть. Дальше будет хуже.

Из большой деревни, полукольцом окружившей барскую мызу с лепным гербом над крепостными воротами, батареи вышли разными дорогами. Управление дивизиона шло с первой батареей. На площади прощались. Алексей и Синьков отдавали последние приказания и советы. Красноармейцы, держа лошадей в поводу, шутливо собирали свободной рукой слезы с глаз. Кричали уходящим уже издалека:

— Бей белого, не жалей!

— Крой их в хвост и в гриву!

— В Ригу придем — встретимся.

Савченко сделал руки рупором и закричал:

— Как Псков возьмете — нас подождите.

Все на него оглянулись…

Почувствовав, что переборщил, Савченко спрятался за гаубицу.

— Дурак, — не то про себя, не то комиссару сказал Синьков.

— Нет, это, брат, не дурак. Это — другое, — сказал Алексей.

К нему подошел Каспаров. Он держался рукой за луку комиссарского седла, и они долго разговаривали на ходу.

Глава III

МЕЛЬНИЦА

— Кстати, кстати, — гудел бородатый военком полка. — Вас нам обещали еще под Мариенбургом. Но мы и без вас справились. А теперь опять надо фронт рвать.

— Вот вы грохнете разок-другой — наши приободрятся, а враг решит, что прибыли серьезные подкрепления…

— Собираетесь наступать? — спросил Синьков.

— Все время движемся. Не быстро, но верно. Защищаются они упорно, в особенности офицерские части, а у нас конницы нет. Прорвем фронт, верст пять — десять пройдем до новых холмов, и опять остановка…

По трехверстке он показывал позиции полка. Дивизия тонкой цепочкой растянулась километров на тридцать и еще умудрялась наступать. На всем участке действовали две легкие батареи, разбитые на отдельные взводы. Слева в болотистых местах держал фронт кавалерийский дивизион. На нем же лежала связь с соседней дивизией. Связь эта часто рвалась, и тогда левый фланг повисал над болотом. Справа двигались латышские и эстонские красные части, и здесь был центр наступления. Сейчас предстояло атаковать гряду холмов, перед которыми были разбросаны небольшие деревушки и помещичьи мызы. Мызы были превращены белыми в укрепления. За каменной древней оградой таились пулеметы и стрелки с автоматическими винтовками английского происхождения. У большой деревни над дорогой сооружено было кольцевое укрепление, которое можно было видеть в бинокль с передовой линии.

— Укрепление это мы разнесем, — проскрипел Синьков. — Сколько до него километров?

— Три-четыре…

— Ничего не останется.

Военком забрал в широкую ладонь огненную бороду и довольно улыбнулся. Алексей на секунду увидел его без бороды и вскрикнул:

— Товарищ Пивоваров!

Военком не удивился, все с той же улыбкой посмотрел на Алексея и сказал:

— Я смотрю на тебя, парень… где-то мы видались.

— Ночная операция в Петрограде… помнишь?

— А верно… Ранили меня тогда в шею… Видишь — следок остался. Вот я бороду и запустил. — Он закинул назад голову. В густой медной поросли прятался глубокий и лысый шрам.

— Ушел тот, с двумя маузерами?

— Ушел. И не видал его никто порядком. Вот сила! Дверь плечом вынес, как фанеру.

Синькову было не по себе. Все это слишком напоминало случай с Воробьевым. Надо предупредить Леонида. Пусть тоже отпустит бороду.

Командир полка подскакал с ординарцем, когда уже артиллеристы садились на коней.

— О, артиллерия! Это здорово. Поедем. Я покажу удобные позиции. Вы можете облегчить нам завтрашнее дело, и очень… Укрепление тут. У самой дороги, ни обойти, ни объехать.

Он вскочил в седло, с которого только что сошел.

Это был небольшой, поворотливый человек. Только портсигар на ремне и кожаная куртка под шинелью выдавали в нем командира. Худые щеки были небриты. Светлые усы никак не могли найти себе твердое положение на подвижной верхней губе, лезли в рот и в стороны. У него был деловой вид, и он напоминал Сверчкову какого-то эконома на полевых работах.

Но он, видимо, понимает толк в артиллерии, этот небритый комполка. Он сам едет выбирать артиллерийские позиции, не то что командиры царских полков, которые смотрели на артиллерию, как на шумных и чванных соседей, бьющих не туда, куда нужно пехоте, и в самый горячий момент отказывающих в поддержке из-за недостатка снарядов.

По пути он рассказывал артиллеристам о боях под Мариенбургом. Он отдавал должное врагу. Их немного, но дерутся они ожесточенно. У них много пулеметов и автоматов, но почти нет артиллерии. Много беспокойства приносит бронированный поезд.