Ответы на этот вопрос начинались с поездки в офис в метро. Как только утренний поезд отъезжал от центра города, я часто оказывался единственным белым в переполненном вагоне. Не раз я съёжившись сидел на скамье, а какой-нибудь негр по соседству вопил: «Я убью этого белого мудака!». Вероятно, подобные выпады адресовались мне, но иногда мне так не казалось. Не обращая на меня никакого внимания, чёрные, бормотали себе под нос что-то про убийство белого.
Однажды прямо в вагоне здоровенный темнокожий мужчина, на котором из одежды были подгузник и сандалии Nike, закурил косяк, обдав меня сладковатым кокаиновым дымком. Дымок был настолько едким и густым, что, видимо, не только я почувствовал опасность, исходившую от этого неуравновешенного типа. Взволновались даже чёрные. Кто-то крикнул: «Эй, люди, этот придурок курит крэк!».
В другой раз, около восьми утра, я наблюдал, как латиноамериканка шлёпала своих детишек, одновременно отпивая из жестяной банки, завёрнутой в тёмный пакет. Я стоял достаточно близко и услышал от неё сильный запах пива. Я с укором взглянул на неё. «Кто ты вообще такой? Полицейский?» — завопила она. Уверен, что, если бы я даже и был полицейским, это бы ничего не изменило.
Дорога от станции метро до офиса была не менее ужасной. Тротуары были замусорены куриными костями, использованными тут же на месте презервативами и даже грязными подгузниками. Из закутков несло мочой. Из стоящих на перекрёстках автомобилей неслись звуки рэпа. Рэп иногда сменяли звуки сальсы и меренги, доносившихся из машин латиноамериканцев с гигантскими колонками, которые больше бы подошли концертным залам. Чтобы спрятаться от грохота и вернуться к цивилизации, я включал Баха на своём плеере.
Наивно было бы полагать, что двери юридической конторы надёжно защищали от всего этого кошмара, но он проникал, как ветви вьющихся растений в джунглях проникают в заброшенное здание.
Так называемый «техперсонал» состоял полностью из чёрных и латиноамериканцев. У дверей конторы сидела чёрная гаитянка, почти не говорившая на английском, свои мысли выражавшая непостижимыми младенческими криками и стонами. Вроде бы, она торговала канцтоварами, но к своей работе она проявляла мало усердия. Разок я подошёл к ней и попросил рассказать о какой-то ручке. Она сказала: «Не-е-е-е-ет!
Не купай эта. Я панимай, да. Ы-ы, ы-ы. Купай эта».
Канцтовары я стал покупать в другом месте.
Шум был невыносим. Из радиоприёмников на столе неслись зычные звуки ритм-энд-блюза. Звуки сирен и автомобильной сигнализации, казалось, никогда не заткнутся. Работники в офисе вопили и бегали друг за другом как дети в садике. Это выглядело как невинная забава, но всё это было очень шумно и происходило безостановочно. Невозможно представить себе, чтобы белые люди так вели себя на службе.
Любимым занятием работников в офисе была выпивка. Один работник африканец, назову его Зевсом, безуспешно пытаясь перебить запах перегара, спрыскивал себя одеколоном. Этот тип был знаменит своими чудачествами и тем, что ему постоянно удавалось избежать работы. Как-то Зевс вошёл в мой кабинет в расстёгнутой до пупка рубашке. От него сильно несло водкой. Беседа началась пристойно, но в процессе разговора, он беспричинно рассердился на то, что я его не уважаю. Он возбудился и, несмотря на хлипкое телосложение, вполне мог бы напасть на меня.
Зевс был родом откуда-то из Африки, — точно не помню откуда именно. Иногда при разговоре он издавал щёлкающие звуки, и это напоминало мне фильмы «Нэйшенл Джиографик» об африканцах, в которых рассказывают про щёлкающие звуки их языков. Он получил предупреждение о «недопустимом» поведении в отношении женщин, — подробностей я не слышал, — а одна женщина-юрист просила, чтобы Зевсу не позволяли заходить в её кабинет.
В вестибюле у приёмного стола сидел молодой латиноамериканец, одетый в майку без рукавов, тренировочные штаны и безупречные белые кроссовки. Когда я проходил мимо, он начинал громко хвастаться тем, как они побили «этих долбаных белых мальчиков» на гандболе. Интересно, что бы произошло, если бы белый сотрудник хвастался тем, как он побил «этих долбаных смуглых мальчиков».
Однажды я копировал что-то на ксероксе, а он приблизился ко мне сзади и сказал, «Йоу, йоу, поторопись». Я повернулся, чтобы посмотреть на говорившего. Он продолжал: «Да, ты меня слышал.
Именно так, йоу».
Латиносы говорят «йоу». Это междометие распространено в разнородном мире небелых в большом городе. Впрочем, не все латиноамериканцы говорят, как чёрные, а только те, кто хочет выглядеть как крутой «гангстер». Видимо, этот парень, пытаясь выразить своего рода солидарность всех меньшинств против белых, хотел сказать: «Йоу, я цветной и я угнетён. Я знаю, с чем приходится сталкиваться чёрным, и я знаю, кто наш враг».
Учить его хорошим манерам было бессмысленно.