Лицом к подсознанию

Наконец, рисунок был готов. Это было лучшее, что я могла сделать, и хотя это лучшее выглядело не так уж хорошо, я не чувствовала ни капли огорчения: на самом деле я была приятно удивлена. Я перевела взгляд на часы. Бог мой! Уже двенадцать, а в раковине грязная посуда после завтрака, кровати не заправлены. Как могло так быстро пролететь утро? В какой-то момент я с ужасом ожидала приступа вины, наказания за «потерянные» часы, но вот странно, я ощущала себя свободной и счастливой, как ребенок. Несмотря на все эти часы, проведенные в скрюченной позе над кухонным столом, я чувствовала точно такую же бодрость, как после танцев.

Заботы по хозяйству казались мне легкими и приятными, и я без труда нагнала упущенное время..

Немного позже я заметила кое-что еще. Несколько дней кряду я мучилась ощущением напряжения в челюсти: что- то беспокоило меня, но я никак не могла понять, что именно. Теперь напряжение прошло. Где-то посреди утреннего сеанса рисования мне удалось избавиться от него. Пока я была поглощена формой и размером предметов, потерянная для практических аспектов «реальной» жизни, продолжался некий другой способ мыслительного процесса, решивший мою скрытую проблему.

Некоторое время спустя я продолжила рисовать акварелью и маслом. Я долго и осторожно вырисовывала карандашом свою картину, прежде чем осмелиться взять в руки кисть. В результате получился натюрморт, которым я осталась вполне довольна, и это придало мне решимости. Я отложила в сторону карандаш, чтобы рисовать сразу красками, кроме того, я решила изобразить на бумаге какой-нибудь образ из головы, вместо того, чтобы просто копировать предметы. Первой моей попыткой оказался ужасный, мертвый, плоский ландшафт, при первом взгляде на который становилось ясно, как я боюсь этой новой непривычной свободы. Потом я перешла к изображению волн. Мне хотелось разгневанного, штормового моря, но первые несколько вариантов упорно выглядели нежно и умиротворенно. Я не занималась рисованием регулярно; обычно я откладывала картину и забывала о ней, а возвращаясь обратно, приступала к чему-нибудь другому — где-то раз в один-два месяца. Через несколько лет, когда я извлекла все мои произведения на белый свет, то с изумлением обнаружила, что на протяжении многих месяцев снова и снова рисовала морские пейзажи. В конце концов, после многочисленных попыток у меня получилось (я осмелилась?) создать одну темную и достаточно грозную картину, чтобы удовлетворить своим требованиям. На следующей был изображен спокойный океан после шторма, а потом я обратилась к нерепрезентативному жанру.

Изображение реальности безо всякого таланта дается очень нелегко, поэтому я решила, что, должно быть, намного легче позволить себе просто подурачиться с абстрактными образами в жанре современной живописи. Странно, но на поверку это оказалось самой сложной для меня задачей. Сколько храбрости требовало атаковать кистью этот девственно чистый лист бумаги, когда в голове у меня не было никакой определенной картины. Чего я боялась? Что вдруг на белый свет явится что-что совершенно для меня неожиданное? Я не знаю. Знаю только, что, вымучив несколько таких картин, я прекратила рисовать совсем. Была ли эта форма живописи на мой взгляд слишком обременена скрытыми значениями? Боялась ли я свободы абстрактной живописи? Я не психоаналитик себе, я знаю только, что годы спустя, во время лекции по творчеству, когда я показывала классу эти старые картины (чтобы продемонстрировать, что любое занятие, заслуживающие усилий, заслуживает и плохих усилий тоже), мои студенты заметили то, что мне самой никогда не приходило в голову: все мои «абстрактные» рисунки в действительности напоминали огромные бушующие волны. И лишь намного позже, разматывая другой клубок в самотерапии, я обнаружила скрытое значение волн для себя и причину своей одержимости ими. Я думаю, рисование подготовило почву для этого инсайта. Это пример того, о чем пишет в своей книге Кьюби: художник, застревающий на одном месте в своей карьере, невольно продолжает рисовать одну и ту же картину, писатель пишет одну и ту же книгу. Плохое искусство, зато хорошая терапия.

В тот год я нашла практическое применение подобному роду занятий. Одним субботним утром все домочадцы, как один, сообща действовали мне на нервы. Через час их поведения и моего ответного ворчания до меня дошло, что, видимо, я просто капризничаю и раздражена. Закрыв дверь в спальню с инструкцией не беспокоить, за исключением экстренных случаев, я приступила к рисованию. Это был период натюрмортов, и целый час я проработала, не покладая рук, изучая форму лампы и тарелки, отчаянно пытаясь переложить их на бумагу, полностью поглощенная процессом. Потом я вернулась к повседневной жизни, присоединилась к моей многострадальной семье, которая, как оказалось, состоит из совершенно очаровательных и веселых личностей: вся моя раздражительность куда-то делась, и я снова стала хорошей мамой.