Люби меня полностью

— Прошло только две минуты. Еще восемь.

— Нет-нет-нет, — проныла Лина, сводя ноги, чтобы удержать бурлящую воду внутри кишечника.

— Терпи.

— Я не могу-у-у! — закричала она, выпучив на меня глаза, наконец-то осознавая, что может обделаться на моих глазах.

— Что для тебя более унизительно? Не сдержаться или попросить у меня прощение за свое поведение?

Полина выдвинула челюсть и снова ойкнула, растеряв свой напускной горделивый вид.

— Ты хотела наказания — ты его получила.

— Я не хотела так!

— Как — решает Дом, а не саба, — рявкнул я, понимая, что момент ломки настал. — И это не самое большое унижение, которое я могу придумать.

— Пожалуйста, — простонала она.

— Что?

— Отпустите меня…

— Еще семь минут.

— Я не выдержу.

— На то и расчет.

— Простите меня!

— За что?

— За все!

— Конкретнее.

— Черт! Ненавижу вас! — Лина начала дергать руки, выгибаться, но в креплениях я был уверен, а болтание ключа с ошейника между грудей завораживало. — Простите за наглость.

Я покачал головой.

— Не убедительно.

— За дерзость, спесивость?

— Ты гадаешь. Не уверена, за что получаешь наказание?

— Черт! Мне надо в туалет!

— Шесть минут.

— Простите-простите-простите! Я больше не буду!

— Что не будешь?

— Я буду слушаться вас! Пожалуйста!

Неторопливо поднялся с кресла и двинулся к ней, чтобы снять наручники, и в этот момент Лина не выдержала.

Вслед за утробным урчанием кишечника и звуком выстрелившей как из пушки воды, по спальне распространился запах.

— О нет, — раздалось первое рыдание Лины.

Я освободил руки, она сползла по стене, продолжая рыдать.

— Можешь идти в туалет. Как закончится чистка — примешь душ. Полотенце и халат приготовлены в душе, — тихо приказал я.

— Вы нарочно…. Вы всё это нарочно…

— Слушаешься и выполняешь, — чуть жестче надавил я.

Полина отползла от меня на шаг, поднялась на ноги и поспешно побежала в ванную.

— Нина! Здесь нужно убраться и проветрить.

— Да, хозяин.

Я вышел из спальни, закрывая за собой дверь. Зря я все-таки не перенес наказание на свою квартиру для игр. Но открываться перед Полиной настолько я был не готов.

* * *

Во вторник пришлось пропустить тренировку, но Костя отмахнулся, коротко бросив, что проблем дома навалом, и он сам пропустит. В четверг он позвонил и на тренировке был очень рассеянным.

— Что-то случилось?

— Случилось! — неожиданно огрызнулся он, и у меня впервые притормозило сердце: неужели Лина проговорилась?

Я инстинктивно сгруппировался, готовый принять его первый выпад, но Костя отвернулся, продолжая бурчать:

— Сначала Марина мозги клевала по поводу тура, который я, кстати, купил, слушаясь твоего совета! — ткнул в меня пальцем Костян. — А во вторник Польку словно подменили.

Я напрягся:

— Что с ней?

В понедельник она на меня надулась. Это было ожидаемо. Я дал ей время прийти в себя, выплакаться, потом она оделась, и я сам отвез её до дома, высадив заранее, чтобы не светить машиной перед окнами Кости. За всё это время Полина не проронила ни слова и не смотрела в мою сторону, что, в общем-то, предсказуемо.

Но вся реакция Лины совершенно точно должна быть направлена против меня! Это я её унизил, я довёл ее до точки невозврата в Тему. Ненависть и отвращение должен вызывать только я и БДСМ. Больше никаких изменений. Так ведь?

— Что с ней?

Костя махнул рукой, внезапно садясь на лавку и пряча лицо в ладонях.

— Я не понимаю, Саш, не понимаю! Она шарахается от меня. Молчит, не жрёт, матери грубит. Хрен поймешь, что случилось. Я тут в академию ректору звонил. Этому… как его… Шварцу? Швайгеру? Понаехали фрицы! Так он заверил, что с успеваемостью все отлично. Конфликтов с преподавателями и сокурсниками нет… А она вся зажатая, как пружина. Того гляди долбанет. И молчит!

Я тоже молчал. С чего бы Полине крыситься на родителей? А Костю несло:

— Она все выходные беззаботно порхала по дому, помнишь? Щебетала, шустрила — такой ребенок. Я еще радовался, что как же мне повезло, что нет у нее надуманных нами проблем. И вот! Пожалуйста! Во вторник всё перевернулось. Может, влюбилась?

— В кого? — отморожено уточнил я.

— А хрен ее знает, — сокрушался Костя, — она не говорит. Единственное мужское имя, которое она часто твердит: «дядя Саша»!

Я окончательно впал в ступор.

— Дядя Саша то, дядя Саша это. А дядя Саша сказал, а вот дядя Саша делает так. Может, я сам виноват, что ты единственный мужской пример для Польки, кроме меня? Но я отец, вот она и переносит всё на тебя?

— Не… знаю…

— Ты чего это побледнел? Давление что ли упало? Медичку позвать?

— Нет, Кость, все в порядке… Мне… просто нужно… посидеть.

— Точно? А то я в душ, а у тебя вид, что ты сейчас в обморок хлопнешься.

— Иди, Кость, я посижу и приду.

В голове метались и рикошетили слова друга: «Дядя Саша сказал… Дядя Саша… Дядя Саша… Имя, которое она часто твердит».

Твою мать! Что же я натворил?! Что я, нахрен, наделал?!

Легкое торжество от одержанной победы над дуростью молодой девчонки прошло бесследно, а вот неприятный разъедающий осадок, что я, возможно, разбил её сердце, остался.

А может и к лучшему? Какая нахрен влюбленность? Какие могут быть между нами отношения? Я старше её вдвое!