Виктор Точинов

Любимая

Тропинка едва заметна. Тростник стоит зеленой стеной, метелки тихо шелестят над головами. Джунгли. Кажется – вот-вот затрещат под тяжелой поступью стебли и кто-то огромный, чешуйчатый, жутко древний – протопает, не выбирая дороги, пересечет наш путь, мы замрем и оторопело будем смотреть, как исчезает в зарослях волочащийся за ним длинный хвост…

– Здесь правда-правда никого никогда не бывает? – спрашиваешь ты.

– Конечно, любимая. Никого-никогда. Только ты и я. Мы с тобой…

– А кто же тогда протоптал тропинку?

– Не знаю… Может, кабаны?

Ты громко и заливисто смеешься. От звонкого смеха все древние и чешуйчатые позорно бегут, трусливо поджимая длинные хвосты… Кабаны, обиженно похрюкивая, спешат за ними. Кабаны здесь – в пятидесяти верстах от огромного города! – действительно бывают. Но тропинку протоптал я.

Долина постепенно понижается, под ногами должно уже зачавкать – но не чавкает, все высохло, лето очень жаркое. Заросли вдруг кончаются, травянистый склон, вверх – и мы пришли.

– Красота… – почти шепчешь ты. А потом вскидываешь руки над головой и протяжно кричишь:

– Красота-а-а-а-а!!! – так кричат в горах, ожидая услышать эхо. Но эха здесь нет. Это место тишины, оно не любит громких звуков – и крик далеко не уходит – глохнет, вязнет в зеленой подкове тростника, окружившего, прижавшего к реке этот невесть как оказавшийся в болотистой пойме взгорок. Крик никому не слышен.

Вещи ложатся к подножию березы – огромной старой березы, единственного здесь по-настоящему высокого дерева. Туда же летят мои джинсы и твой брючный костюмчик. Береза – маяк, ориентир в пути через тростниковые джунгли. Если ее вдруг срубят, совсем непросто будет отыскать путь на этот чудо-островок, найденный мною в низменной речной долине.

– Сюда и в самом деле никто не приходит. Посмотри на эту березу – чиста, бела и непорочна. Ни одного автографа побывавшего Васи, ни одного объяснения в любви, даже банального «Танька – дура!» и то нет…

Ты внимательно исследуешь бересту.

– Бедненькая! Такая старая – и до сих пор девственница… – неожиданно обнимаешь дерево, прижимаешься щекой к стволу. – Я буду любить тебя! Ты согласна?

Какая-то пичуга срывается с ветвей и улетает – рассказать подругам о невиданном зрелище. О девушке с яркими рыжими волосами и в ярком бирюзовом купальнике.

– Жалко, что Наташки с нами нет… Она любит такие места. Давай в следуюший раз устроим тут шашлыки и ее пригласим тоже? Ой, здорово я придумала! Точно, шашлыки на необитаемом острове! Ведь это необитаемый остров?

– Необитаемый. И остров – весной, в половодье…

– Значит, решено – шашлыки! И Наташку приглашаем!

Наташка… Ты до сих пор считаешь ее подругой. Когда-то мы дружили втроем… Теперь нас двое… Молодая семья. Их тоже двое – растит сына. Встречаемся очень редко. Иногда захожу к ней в гости – вроде и не гонит, но… На шашлыки Наташка, конечно, не поедет.

…Мы стоим на высоком берегу. Река невелика – от силы метров пятнадцать в ширину. Песчаный обрыв изрыт ласточками-береговушками. У самой воды мелкий, удивительно желтый песок лежит нешироким горизонтальным уступом – мини-пляж, очень удобно заходить в воду. Но не стоит. Вода хрустально-прозрачна и, я знаю, холодна как лед. Даже в июле.

Ижора – родниковая речка. Уже потом, протекая мимо знаменитого своими заводами Колпина, и мимо Коммунара, тоже знаменитого – бумажными фабриками, и мимо ничем не знаменитых совхозных коровников – только потом, через много километров она превратится в огромную и теплую сточную канаву, не замерзающую даже зимой. А здесь, в верховьях, можно смело пить речную воду и купаться – если, конечно, имеешь навыки моржа и не боишься простуды…

– Смотри, милая! – я с силой топаю. У ласточек начинается легкое землетрясение – они черно-белыми молниями выскальзывают из нор, чертят над самой поверхностью стремительные зигзаги. Ты восхищенно взвизгиваешь, когда одна выстреливает буквально из-под наших ног.

– Какие длинные… – это уже про водоросли, ты наклоняешься и смотришь вниз, в прозрачно-загадочный мир. Здесь глубоко, но прекрасно видны у дна упругие зеленые ленты, вытянутые течением, колеблющиеся, извивающиеся… Как роскошные волосы утопленницы…

– А в них что-то есть… эротическое… – ты оборачиваешься и кладешь ладони на мои плечи. – Люби меня! Здесь! Сейчас!

Да, любимая… Ну как отказать тебе, такой прекрасной и солнечной?

Ты спускаешься к реке (купальник остался где-то там, у березы), пробуешь вытянутой ногой воду, с визгом отскакиваешь. Идешь вдоль берега, всматриваясь в глубину… И проходишь чуть дальше, где к воде спускаются небольшие кустики.

– А это что такое? Ты же говорил – никто не бывает… Только мне одной… Обманул-обманул-обманул! Противный мальчишка…

Я подхожу. В кустах спрятаны два предмета явно не природного происхождения: чуть тронутая ржавчиной штыковая лопата с потемневшей ручкой и свернутый мешок – тоже не слишком новый.

– Не знаю, – задумчиво говорю я. – Здесь очень чистый и мелкий песок. Возможно, изредка приплывают за ним из деревни. Забыли или оставили до следующего раза…