Любимая

Он тосковал по Джеку, своему Джеку. Но его Джек был мертв. А этот, Другой Джек, как называли его Афродита и остальные, сидел под замко́м в подвале, живой. Это был не его Джек, но он был похож на него, иногда даже говорил как тот. Дэмьен боялся признаться себе в этом, но сейчас для него любая тень Джека была лучше той ужасной, зияющей пустоты, которую оставил его уход.

– Почему бы мне не спуститься вниз, в его комнату, чтобы просто посидеть рядом с ним? – пробормотал Дэмьен. Он посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке: стрелки показывали пять минут седьмого – следовательно, у него было около часа до того, как Джек впадет в забытье.

– Нет, я должен держаться от него подальше и помнить, что он опасен, что он не мой. – И Дэмьен судорожно зажал ладонью рот, подавляя рыдания.

Тут раздался негромкий стук в дверь.

Дэмьен торопливо вытер глаза и откашлялся.

– Кто там?

– Бабушка Редберд. Можно мне войти, Дэмьен?

Он удивился и, вскочив с кресла, бросился к двери. На пороге стояла миссис Редберд с корзинкой для пикника, висящей у нее на руке. Она смотрела на Дэмьена с такой знакомой, доброй улыбкой и источала такую теплую, лучистую бабушкину любовь, что ему вдруг захотелось уткнуться головой в ее плечо и рыдать, пока не кончатся все слезы.

Но вместо этого он сказал только:

– Конечно. Я очень рад вас видеть. Хотите ромашкового чая?

– С удовольствием, детка, – ответила бабушка.

Дэмьен жестом пригласил ее сесть, а сам пошел к буфету за чашкой.

– Как мило отремонтировали эти гостевые комнаты, – сказала бабушка. – Зои говорила, что проектами и оформлением занимался в основном ты. Ты очень талантлив, Дэмьен.

– Благодарю вас. Мне нравится работать над дизайном помещений. До того как меня отметили, я хотел поступить в Школу искусства и дизайна в Саванне. У них есть филиал, расположенный в Лакосте, во Франции. Я хотел проучиться там семестр и даже специально начал изучать французский в средней школе. Вам добавить сахар или молоко?

– Капельку молока, спасибо. Милый, ты очень талантливый дизайнер. – Морщинистое лицо бабушки Редберд расплылось в ангельской улыбке. – Хотя, мне кажется, слово «дизайнер» совершенно не подходит для такой великолепной работы! – Она широким жестом обвела рукой красивый номер.

– Да, формально такая работа называется «дизайн интерьеров», но, по-моему, будет лучше называть это «декорированием внутреннего пространства». Впрочем, я не являюсь дипломированным специалистом и не работаю в этой области официально, потому могу ошибаться.

– Ох уж эта терминология! – со смехом покачала головой бабушка Редберд. – Она все только запутывает, верно?

Дэмьен кивнул, отпил глоток чая, потом спросил:

– Что я могу для вас сделать, миссис Редберд?

– Прежде всего пообещай, что больше никогда не будешь называть меня миссис Редберд. Какая я тебе миссис? Зови меня Сильвия или бабушка, понятно?

– Мне больше нравится «бабушка», – сказал Дэмьен.

– Мне тоже, детка, – кивнула она. – Я пришла сюда не для того, чтобы ты что-то для меня сделал, а потому что хочу сделать кое-что для тебя.

– Для меня? – Дэмьен застыл, не донеся чашку до рта.

– Для тебя, – подтвердила бабушка, а потом открыла крышку своей корзинки и осторожно вытащила оттуда сверток, замотанный в яркий разноцветный шарф. – Вижу твою грусть, милый.

– Да, я грущу. Джек сейчас там, внизу. Но это не он, его там нет. Джек жив, но он мертв. Пожалуй, грусть – естественная реакция на эту ситуацию.

– Я не осуждаю тебя, детка, и понимаю всю глубину твоей печали. – Бабушка Редберд нежно дотронулась до его щеки. – Но мы с тобой прекрасно знаем, что эта грусть никак не связана с Джеком.

– Не понимаю, о чем вы говорите! – На словах он отвергал ее утверждение, но его голос, невольно взлетевший до пронзительной высоты, говорил об обратном.

Бабушка не сказала ни слова, а лишь смотрела на него своим добрым, все понимающим взглядом.

Дэмьен опустил голову, не в силах смотреть ей в глаза.

– Тебе нечего стыдиться, мой хороший. Порой наш дух слабеет и плачет, и тогда мы должны сначала утешить его, а потом исцелить.

– Вы… можете это сделать? – нерешительно спросил он.

– Нет, уа-у-хи, этого никто не может сделать за тебя. Только ты сам способен исцелить себя. Я могу лишь помочь укрепить твой дух, чтобы ты приступил к излечению.

Дэмьен поднял голову.

– А если я неизлечим?

– В таком случае ты либо всю жизнь будешь несчастен, либо умрешь. Это твой – и только твой – выбор. – Бабушка склонила голову, внимательно разглядывая его. – Но я верю, что ты не ошибешься. Я всегда чувствовала в тебе огромный запас доброты и мудрости, хотя ты так редко пользовался ими на благо самого себя. Позволишь задать тебе бесцеремонный вопрос?

– Да.

– Ты сам хочешь исцелиться, жить полной жизнью, вернуть себе возможность испытывать радость и горе, которое несет с собой жизнь?

Дэмьен открыл рот, чтобы машинально ответить «да», но бабушка Редберд властно подняла руку, приказывая ему не торопиться.